Удерживая небо
Шрифт:
Что такое «роскошные платья», Гелерра знала, хотя гордая адата сама никогда не надела бы ничего подобного. Её сородичи ограничивались сугубо практичными одеяниями, для полёта, войны или труда. Однако эльфийки и женщины человеческого племени среди учеников Познавшего Тьму жить не могли без шикарных нарядов, и великий Хедин, едва заметно улыбаясь (и старательно пряча эту улыбку, заметила про себя гордая собственной наблюдательностью Гелерра) разрешал им балы, когда выдавался «свободный час».
Мягкая, почти невесомая ткань лоскутка так и струилась меж пальцев. Куда легче самого легчайшего
Однако сейчас он измазан засохшей кровью, сделавшись жёстким и заскорузлым. Обладательницу платья пытали. С неё срывали одежду, быть может, похитив как раз с какого-нибудь «бала». Пытали в том самом месте, среди седой травы — и, смакуя мучения жертвы, не заметили крохотного лоскутка. Быть может, сама похищенная последним усилием воли как-то сумела незаметно оторвать его, бросив тут как напоминание и предостережение?
Так или иначе, её, адату Гелерру, и пальцем не посмели тронуть. Только задали никчёмный, нелепый и ненужный вопрос, после чего она очутилась здесь. Отданная, как, несомненно, полагали похитители, во власть неумолимой, жестокой и медленной смерти.
Они просчитались, яростно думала Гелерра. Кем бы они ни были — но просчитались. И этот негодяй с драконами — я его ещё встречу. Непременно встречу, несмотря на всю его ловкость в магических делах. Ученики великого Хедина непобедимы! Так было, есть и будет, на том зиждется само равновесие, хранящее всё Упорядоченное.
Да, этих новых врагов — человека с татуированным черепом и его подельников — их ждёт печальная судьба. Она, адата Гелерра, самолично разыщет их и доставит на праведный суд великого Хедина.
Однако главный вопрос всё равно оставался без ответа.
Кто они такие? Откуда взялись, чего хотят и кому служат (если служат)?
Погружённая в раскалённую незримую магию, Гелерра утратила потребность во сне или отдыхе. Мало-помалу она приноравливалась — свободно текущая, кипящая сила заменяла и питьё, и еду, и сон. Она не знала усталости, и даже боль, ставшая её постоянным спутником, уже не докучала так — живое существо привыкает ко всему, что его не убивает. А ученики Хедина умели если не полностью устранять боль, то хотя бы её обуздывать.
…Трудно сказать, сколько времени минуло «в Обетованном», которое помощники Познавшего Тьму считали своим истинным домом, когда Гелерра, проведя рукою по крыльям, ощутила, как выпадают её белые маховые перья. В пальцах осталась их целая дюжина — а ведь она ничего, ничегошеньки не чувствовала!
Крылья — это жизнь адаты. Те, кто не может летать, не могут и жить. Маховые перья выпадают только у смертельно больных, и это — верный признак, что пора, пока не поздно, уйти в последний полёт, промчаться, насколько позволят силы, меж пляшущих молний, а потом…
Потом сложить крылья и камнем рухнуть вниз, в холодное, вечно штормящее море.
Кажется, она заплакала. И потом не могла вспомнить, сколько просидела, давясь слезами и болью, тупо глядя на россыпь роскошных перьев. В её мире когда-то давно жили другие двуногие, охотившиеся на её сородичей с летающих
…Значит, пришёл её черёд. Она больна — или, быть может, слабая плоть не выдержала атак дикой, первородной магии. Дух сильнее, он несгибаем, но тело может поддаться, подобно тому, как рушатся под напором таранов крепостные стены, в то время как защитники все до последнего предпочтут смерть сдаче.
…Быть может, другая адата и смирилась бы, думала Гелерра, сама не зная зачем пряча выпавшие перья за пазуху. Легла бы, свернулась калачиком и рыдала б, пока не умерла. Но великий Хедин выбрал меня не просто так. Я не подведу его и сейчас. Не опозорю и не оскорблю слабостью. Я люблю его, люблю всем существом своим и буду тянуться к нему до последнего. Я доползу, пусть даже и на зубах. Пусть я не дерзну появиться перед его взором, но я доползу. Без крыльев, перестав быть адатой Гелеррой, я всё равно не сдамся и дойду.
…Перья выпадали и выпадали. На руках, ногах и крыльях вздувались чёрные жилы, кожа вокруг них грубела и темнела. На лбу и щеках появились шероховатости, странные сухие чешуйки — сперва они отваливались, оставляя чувствительные, саднящие следы, а потом перестали. Напротив, их становилось всё больше и больше. Кончик носа заострился и затвердел, очень напоминая птичий клюв. Магия меняла Гелерру, меняла жутко и странно, но гарпия уже не плакала. Былая адата умерла — в тот самый миг, когда проклятый злодей с драконами на черепе вытолкнул её в эту клоаку, в это кипящее буйство дикой силы, где нет ничего живого, кроме призраков.
А призраки тут имелись. Гелерра стала их замечать — может, потому что её глаза изменились тоже? Уродливые существа, с громадными головами, увенчанными венцами извивающихся щупалец, они медленно ползли меж серых ветвей и побегов, вялые, равнодушные и совершенно не опасные. Их слово несло течением, подумала Гелерра — а через несколько… Дней? Часов? — кто знает? — сама ощутила неясную, смутную тягу, увлекавшую её куда-то вперёд.
Тогда же выпали последние перья. Адата, как могла бережно сложила уродливые голые остатки крыльев, обтянутые почерневшей и загрубевшей кожей костяки. Это больше напоминало уже род презренных парящих жаб, а не благородную адату.
Слёзы у неё тоже кончились.
Она менялась. Менялась кошмарно и дико, сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее превращаясь в невообразимое чудище. Она убила бы себя — и притом безо всякого оружия, — но великий Хедин должен, обязан узнать о новой опасности.
И увидеть её. И… и… нет, не спасти, не сделать прежней, но поведать другим, как обороняться от этого зла, от дикой магии, перед которой пасуют все ведомые Гелерре защитные чары.
…После того как она ощутила движение, разные призрачные твари стали попадаться чаще. Жуткие и одновременно жалкие страшилища, словно бы изглоданные магией, оставившей лишь нагие, едва обтянутые почерневшей и будто бы обуглившейся кожею костяки. Их всех несло, медленно, неспешно, мимо серых зарослей, мимо острых листьев, которые эту магию не то впитывали, не то источали — Гелерра не могла понять.