Удерживая небо
Шрифт:
Страшная река влекла их всех — куда? Адата постаралась подобраться поближе к одному из таких существ, однако то не отвечало, четыре глаза оставались закрыты тяжёлыми кожистыми веками, усаженными крошечными, но острыми шипами. Гарпия только покачала головой, поражаясь бессмысленности этой «защиты», обещавшей больше неудобств собственному обладателю, нежели неведомым врагам.
Их тащило над громадной «ветвью», остававшейся по отношению к адате «внизу». Вокруг всё по-прежнему было серым, и по-прежнему на самой границе доступного взора царило буйство неправдоподобно ярких красок — словно там кипела настоящая жизнь, а здесь, перед глазами угодивших в смертельные невидимые воды нагой силы, пребывало лишь блёклое призрачное подобие истинной реальности.
…Последнее перо. Оно выпало и осталось колыхаться над плечом адаты.
Угодивших в этот поток странная субстанция не убивает, нет. Она их изменяет, превращая невесть во что, и волочит… куда?
Отчего-то адата не сомневалась, что ответ на этот вопрос она получит очень и очень скоро.
Заросли вокруг становились всё гуще. Сила же — всё более и более дикой, однако изменённое тело Гелерры перестало чувствовать боль. Она приспособилась. Вернее, приспособилась её ничтожная плоть, не пожелавшая умирать, сдавшаяся на милость незримого врага и предавшая собственную хозяйку. Дух адаты оставался прежним — в этом она не сомневалась, а вот тело…
Старого не стало. На крыльях отросла кожистая перепонка, на изломах суставов появились зловещие и длинные шины. Волосы выпали тоже, следом за перьями, нагой череп покрылся плотной кожистой чешуёй. Выпали и брови, и вообще все волосы на теле. Кожа покоричневела, пах прикрывало нечто вроде чешуйчатой юбки, сделавшейся частью тела. Отросли устрашающие когти, вполне способные разорвать живую добычу, во рту появились клыки, не игольчато-тонкие, как у вампиров, а впору нормальному хищнику, привыкшему преследовать и убивать для пропитания.
Течение незримой реки ускорялась. И Гелерра вдруг всем существом своим ощутила жуткий, неутолимый голод. Голод существа, привыкшего убивать других, обладающих тёплой кровью, разрывать ещё трепещущие тела и пожирать с утробным рычанием.
«Нет-нет-нет-нет-нет…» — лихорадочно шептала она, с ужасом глядя на собственные руки, превратившиеся в гротескное подобие клыкастых лап. Пальцы по-прежнему удержат и меч, и стилус, однако ими куда сподручнее опрокидывать добычу, вонзая когти в податливую плоть, за миг до того, как зубы перегрызут вену, и поток горячей животворной крови вырвется на свободу.
И тогда она взмолилась. Впервые за все эти дни — а, может, месяцы или даже годы.
Великий Хедин, прерви моё бытие. Прознай о моей беде, проведай о ней, обучи других, как избегнуть её — а меня убей. У меня нет сил. Я люблю тебя больше собственного долга. У меня нет сил пресечь моё презренное существование.
Великий Хедин, услышь меня. Как глупы были мы с Аррисом, надеясь «познать» тебя! Ты непознаваем и неисчерпаем, ты есть начало и конец. Ты можешь всё, я верю. Даруй мне конец, по милости твоей, я всё приму — только не этот ужас без конца.
…Она всё ещё плакала, и слёзы всё текли из-под обратившихся тяжелыми пластами броневой чешуи век, когда течение незримой реки вдруг ускорилось. Радужное полыхание радостных красок вдруг надвинулось, окружило, многоцветные сполохи заплясали в глазах — и жуткая, но сделавшаяся уже почти привычной боль исчезла. Прямо перед Гелеррой оказалось тёмное дупло, единственное чёрное пятно в зелено-ало-сине-золотом хаосе, мрак сомкнулся и разошёлся вновь.
Явилась привычная земная тяга.
Река магии вынесла бывшую адату из не-мирья в мир. Неведомо, в какой, но в мир. Страшное путешествие закончилось.
ГЛАВА VII
Матфей Исидорти
Ровные, с великим тщанием изображённые руны на листке пергамента. Матфей глядел на рисунок с почти материнской нежностью — спасибо тебе, отец Мерафе, научил всегда и везде, при любых делах писать чётко, аккуратно и разборчиво. И рисовать научил, держать линию, определять пропорции, воспроизводить всё, «как оно было».
Эта ночь, когда к нему явились демоны, впечаталась в память так, словно гравёр резцом вырезал. Каждый миг, каждое слово, каждая мысль. И неведомое раньше, незнакомое торжество заполняло всё существо Матфея, так, что он забыл про голод и жажду, забыл, что стал сейчас, по сути, бездомным, бесприютным бродяжкой, не имея пристанища и крова, что ему некуда идти. Беймарнская пуща стала роднее любых стен, даже тех, где жил он ребёнком с отцом и матерью.
Четвёртую
«Вооружись терпением и страхом, читатель. Когда демоны явятся к тебе вторично, ярость будет клокотать в них, подобно подземному пламени. Ничто не ненавистно им более, чем неподдающаяся им человеческая душа. Но ничего и не желанно больше. Сломать такую душу, заполучить ея и пожрать — вот высшее их наслаждение, если, конечно, демоны вообще способны чувствовать подобное. Не поддающийся им притягивает и притягивает демонов к себе. Не видя ничего иного, они тянутся к таковой душе, полные страсти и жажды заполучить ея, именно ея! Зело сильные и аще более сильные создания входят в наш мир, соблазненные разочарованными воплями и стенаниями потерпевших неудачу. Демоны не помогают друг другу, сильные давят слабых, и нет меж ними ничего, подобного нашей дружбе или соработничеству. Каждый за себя у них — подобно многим и многим людям! — и потому нападают они тоже поодиночке, а не вместе, артельно. Если б учинилось сие, никогда бы не дописал автор сию книгу, читатель.
Когда отразишь ты, вооружённый страхом, приступ первый, натиск самых слабых демонов и останешься жив, возрадуйся, но не дай победе вытеснить первозданный ужас. Легче лёгкого вообразить себя победителем тёмных сущностей, властелином бродящих в бездне; остановись, читатель, ибо это прямая дорога к демонам в пасть.
Ты ничто без ужаса и страха перед великим провалом, неведомой пропастью, рождающей подобные сущности. Не забывай это. Не забывай ни на миг.
Взыскательный читатель, ты спросишь: „Книга твоя зовется „О Силах Додревних“, но повествуешь ты пока лишь о демонах, как так?“ Отвечу — демоны низшие, средние и даже высшие есть лишь ступенька на пути к истинным тайнам. Сами они просты, ибо большинство из них способно лишь пожирать слабейшего и мало что может поведать даже под угрозой изничтожения. Лишь старшие и самые могущественные из демонов способны удовлетворить ответами своими взыскательного вопрошателя.
Итак, ты пережил первую ночь, ты отразил натиск демона и, быть может, если удачлив, запечатлел в памяти двенадцать демонических рун. Их двенадцать, ибо именно таково число составляющих истинного волшебства. Без ложной скромности скажу, что именно мне принадлежит честь открытия оных.
Запомни руны, читатель! Запомни их накрепко, перенеси на свиток, едва сможешь, сделай копию, и не одну. Храни в разных местах. Двенадцать рун дадут тебе власть над высшими демонами, где уже не хватает одной лишь воли и страха.
Итак, на следующую ночь ожидай возвращения младших демонов. Ты уже знаешь, что делать, читатель. Ни в чём не отступай от свершённого в ночь предыдущую, и ты победишь вновь. Если, ускользая от тебя, демон вновь оставит рисунок рун, скопируй их такоже.
Но если посетит тебя демон более сильный, чем явившиеся в первую ночь, поступать надлежит тако…»
Ночь в Беймарнской пуще подкрадывалась медленно, свет постепенно угасал, карабкался по деревьям и ещё долго озарял их вершины. Матфей сидел, привалившись спиной к мёртвому дереву, шагах в десяти от муравейника. Спасибо вам, чёрные братья. Вы ведь и живёте-то по-монашески, артельно, общежитски. Совсем как я… когда-то.
Эта мысль казалась неправильной. Страх смыл прошлое, утверждала заветная книга. Ты должен забыть обо всём, неустанно напоминала она. Откуда ж эти воспоминания — о монастыре, и только о нём? Детство… а было ли оно? Или он, быть может, появился на свет уже взрослым, и ничего до Бервино просто не было?
Бездна послушно распахивает свой зев, чёрная волна выплескивается, вздымается в поднебесье, но Матфей только улыбается. Страх растекается бесчисленными живыми струйками, прячется под корягами, старыми пнями; подобное — к подобному. Страх мёртв, но может спасти живых.
Ночь вступает в чащу медленно и исподволь, совсем не «подобно побеждающему войску». Так поднимается стоячая вода, готовая вот-вот перехлестнуть через край дамбы.
Матфей закрыл глаза. В спину врезался острый сучок, и это единственное, что ещё связывало бывшего монаха с «настоящим миром».