Удерживая небо
Шрифт:
Где-то рядом негромко вели мелодию эльфийские арфы и лютни. Перворождённые поют — впрочем, они всегда поют. И, конечно же, о великой, неземной, непредставимой любви. На меньшее они не согласны.
О любви славно могли спеть и сородичи Гелерры, однако если у крылатых обитателей поднебесья любовь в песнях всегда кончалась свадьбой и полётом вдвоём сквозь молнии, — то у эльфов всё оборачивалось трагедией и расставанием, а то и смертью. Такие уж они, Перворождённые — не могут без высоких слов и чувств. В отличие от орков-варлоков, во всю глотку распевающих что-то своё, изрядно жутковатое. Порой они переходили на общий для учеников
Правда, стоило поблизости оказаться эльфам, как орки мигом переходили на свой собственный язык. Разумеется, ученики Аэтероса все владели самыми разными языками, но неписаные правила приличия позволяли эльфам в этом случае притвориться, будто не понимают слов.
Кто поёт, кто разлёгся у огня, кто возится с оружием… Обычная, казалось бы, картина для воинского лагеря. Да, обычная, но не слишком — потому что никогда ещё в пределах Упорядоченного не собиралось под одним стягом выходцев из такого множества племён и рас.
В короткий час меж закатом и тьмой, на грани вечерних сумерек, мысли невольно обращаются к тому, что за гранью. За окоёмом, за горизонтом, за краем бытия. И там, за этой гранью, для каждого в отряде Гелерры вставала исполинская фигура Познавшего Тьму. Аэтероса, Старшего, как звали его эльфы. Такого близкого, понятного, всегда спокойного, в простой одежде, безо всяких «огненных мантий» или «волос из пламени». Человек, с которым они сражались рядом. Могучий маг, способный сотворить заклятие, от которого содрогаются миры. Всё так. Но магов — и притом не из слабых — хватало; иные стояли в одном строю с Гелеррой, против иных ей доводилось биться насмерть. Хедин же…
Познавший Тьму был Богом. Богом, не просто магом. Великим, таинственным и непонятным. И этот раскол — между тем немного усталым, скупо улыбающимся человеком в сером плаще, которого ученики привыкли видеть в Обетованном или на бранном поле, и тем, чем он был в действительности, — потрясал воображение.
Ученики часто вспоминали Аэтероса. «Хвала Познавшему!» или «Слава Хедину!» частенько можно было услыхать в лагере. Да и как же не благодарить его? Ведь именно благодаря ему все они, его ученики, стали теми, кто они есть.
Они тянулись к неведомому, каждый по-своему, но тянулись. По двое, по трое. Кто-то благодарил, кто-то просил удачи и защиты ради победы общего дела, кто-то просто шептал про себя его имя, полузакрыв глаза. Пары и тройки становились десятками и дюжинами, ученики невольно тянулись друг к другу — они привыкли вместе идти в бой, и в неведомое тоже направлялись рука об руку. Находился кто-то, искусный в речах, облекавший мысли и чувства других в понятное многим слово.
Жаль, мельком подумала Гелерра, что мы, Его ученики, вечные странники, что нет у нас своего собственного мира, где мы могли бы возвести Ему достойные хранителя Упорядоченного храмы. Про Обетованное не приходится даже и мечтать — Аэтерос никогда не позволит там такого. Да и его брату, Ракоту, это тоже бы не понравилось.
Вот и сейчас — к костру собралось, наверное, до сотни её товарищей. Кто-то, она знала, предпочтёт тишину и одиночество, кто-то просто скажет «Хвала Хедину великому, побеждающему!», кто-то станет горячо благодарить за всё, за совершенно иную жизнь, за честь, за славу — однако они, сошедшиеся к огню, вспомнят павших друзей, и мыслями устремятся к тому неведомому Богу, что незримым для других исполином возвышается за спиной так хорошо знакомого всем Познавшего Тьму, в котором, на первый взгляд, нет ничего ни загадочного, ни таинственного.
Да, он кажется совсем близким и простым. Таким, что можно любить не как Бога, но как мужчину. Пусть даже совершенно безнадёжно и тайно…
Взвивались языки пламени, рядом с Гелеррой оказался Аррис, чуть улыбнулся. Собравшиеся у огня ученики Познавшего брались за руки, потому что они — едины, всегда вместе, и в этой жизни, и за её гранью.
— Хвала Хедину, — негромко выдохнула адата, и ей тотчас ответили десятки голосов.
— Хвала… хвала… хвала…
Нет затверженных канонов и обрядов. Нет священных книг и подлежащих заучиванию текстов. Мы устремляемся мыслью к Учителю, скорбим вместе с ним о павших — не зря же есть где-то у него тайный храм, куда удаляется для размышления сам Аэтерос, храм, посвящённый Третьей Силе, и где хранится память обо всех, кто пал, служа благу Упорядоченного.
— Хвала Хедину, собравшему нас. Хвала ему, на своих плечах держащему всю тяжесть миров. Хвала силе его, и воле его, и его трудам.
Без хвалы ему, благому, не обойтись никак. И, как обычно, горло Гелерре сдавило от подступающих слёз. Учитель, Учитель! Мы любим тебя, всем сердцем. И я тоже — и как Бога, и как отца, и как мужа, и ничего не могу с этим поделать. «Прости меня, прости! — жарко вспыхнуло в груди. — Я знаю, ты любишь другую. Великую и ужасную Сигрлинн, чародейку, а, может, богиню — Гелерра не знала точно. Даже приближаться к ней было страшно. Гарпия не страдала трусостью, но при одном виде Сигрлинн по внутренностям растекался леденящий холод. Она ровня тебе… ну, или почти что ровня. Но я… я… я всё равно буду любить тебя. Ты вынес меня на руках из кирддинской ловушки, и я навсегда запомнила прикосновение твоих ладоней. А ещё ты как-то положил руку мне на плечо, говоря ласково и с заботой, и это я не могу забыть тоже. Быть может — наверняка! — ты сделал это потому, что любишь всех нас, своих учеников, точно детей… но я всё равно не забуду случившегося».
— Хвала Хедину, Победителю, Побеждающему! Ты дал нам силу и указал путь. И мы, твои ученики, с него уже не свернём.
Наверное, многим сейчас видится Учитель, встающий в огне и пламени костра. Без него, наставника и управителя, в пепел обратится всё Упорядоченное. И даже Ракот, великий воин, ничего не сделает один.
— Хвала Хедину, Победителю, Побеждающему!
Единый последний выдох. Хвала Победителю и Побеждающему. Пребывающему таковым вовеки веков. Слава, слава, слава и трижды хвала!
Рядом что-то пробормотал Аррис, что именно — Гелерра не разобрала. Впрочем, тёмный эльф последнее время именно при таких обстоятельствах казался озабоченным, думая явно о чём-то другом.
Костёр, взметнувшийся при последних аккордах прямо к небесам крутящимся столбом яростного рыжего пламени, стремительно умирал, рассыпаясь чёрной золой и быстро отдающими жар углями.
Руки разжимались, ученики Хедина медленно пятились, отступая. Гелерра очень, очень постепенно складывала крылья, буквально «по пёрышку».