Удивительная палеонтология. История земли и жизни на ней

Еськов Кирилл Юрьевич

Первые люди были, судя по всему, не столько охотниками, сколько падалеядами, вроде гиен. Впервые появившиеся каменные орудия были наиболее полезны именно для разделки туш очень крупных толстокожих млекопитающих. «Такие звери, обычно неуязвимые для хищников, часто лежат нетронутыми некоторое время после смерти, т. к. другие животные не могут разорвать их кожу и добраться до мяса. Вполне вероятно, что при помощи каменных орудий гоминиды могли первыми начать разделку таких туш и, таким образом, [...] одерживали верх в конкуренции с другими животными, питавшимися падалью» (Р. Фоули, 1990). Каменные орудия, возможно, выполняли ту же функциональную роль, что и огромные клыки саблезубых кошек, которых многие палеонтологи считают трупоедами.

Важной формой внутривидовой кооперации, отличающей человека от прочих животных (включая приматов), является способность делиться пищей. Это одна из фундаментальных черт человеческого общества, возникшая (по археологическим данным) уже у плиоценовых гоминид, видимо, как результат разделения труда: вследствие полового диморфизма самцы и самки порознь занимаются поисками

пищи (первые – животной, вторые – растительной), после чего следует неким образом поделить собранную добычу. В дальнейшем возникает необходимость в специальном месте, где этот дележ и происходит – иными словами, в жилище. Судя по всему, жилище, разделение труда и дележ пищи возникают уже на самых начальных этапах эволюции человека. Другой комплекс характерных для людей поведенческих реакций связан с заботой о потомстве. Потомство человека зависит от других людей (в первую очередь от родителей) много дольше, чем у любого другого примата. Одно из следствий этого – высокая степень взаимозависимости человеческих индивидуумов; это касается не только детей, но и самих взрослых, которых объединяет присутствие малышей, нуждающихся в заботе. Доказательством замедленного созревания детенышей мог бы служить характер прорезывания зубов (ранние гоминиды действительно демонстрируют это свойство). Все это приводит к тому, что основой человеческого поведения становится кооперация между индивидуумами.

Другая (в некотором смысле зеркальная) черта, отличающая гоминид, – категорическая неспособность ужиться со своей «дальней родней»: виды рода Homo сугубо аллопатричны, т.е. не сосуществуют сколь-нибудь продолжительное время. В раннем плейстоцене (1,6 млн лет назад) на смену «человеку умелому» пришел «человек прямоходящий» – Homo erectus, которого прежде называли питекантропом; именно в это время полностью вымирают австралопитеки. Примерно 1,2–1,0 млн лет назад «человек прямоходящий» вышел за пределы Африки и заселил Южную Азию и Европу, а 400 тыс. лет назад исчез, освободив место для «человека разумного» – Homo sapiens. Термином «архаичные» Homo sapiens обозначают людей, живших в интервале 300–40 тыс. лет назад. Наиболее известны из них европейские неандертальцы (возраст 70–30 тыс. лет) – низкорослые, массивного сложения, с выступающей челюстью, но с мозгом даже более объемистым, чем у современного человека. Homo sapiens современного типа (кроманьонец) появился около 100 тыс. лет назад – и тоже в Восточной Африке. Он заселил Европу 30–40 тыс. лет назад и вытеснил неандертальца (злые языки бестактно уточняют: «съел»), практически не смешиваясь с ним.

Вопрос о разумности видов Homo, предшествующих нашему, сводится лишь к спору о терминах («А что есть разум?..»). Во всяком случае, хабилисы уже изготавливали каменные орудия (2,5 млн лет назад), поздние питекантропы пользовались огнем (500 тыс. лет назад), а неандертальцы хоронили своих умерших, совершая сложные погребальные обряды, и создавали произведения изобразительного искусства.

Вот замечательный сюжет для любителей так называемой альтернативной истории: 100 тыс. лет назад Африка оказалась начисто изолированной от остального мира (это действительно произойдет в будущем, через пару миллионов лет, когда до конца раскроется Красноморский рифт) и на планете возникли две цивилизации – кроманьонская в Африке и неандертальская в Евразии. Случись такое, флегматичные неандертальцы, может быть, создали бы что-нибудь более пристойное, чем то, что мы видим вокруг себя... Впрочем, вряд ли. Скорее всего, дело и в этом случае закончилось бы кроманьонской конкистой с «окончательным решением неандертальского вопроса».

Глава 14

Четвертичный период (антропоген): Великое оледенение. Ледниковая теория. Перигляциальные сообщества и мамонтовая фауна.

Четвертичный период, или антропоген, – самый последний отрезок кайнозоя, начавшийся около 2 млн лет назад. Наиболее существенная черта этого времени – существование в высоких широтах нашей планеты покровных оледенений; во время ледниковых эпох они распространялись на юг до 40-х широт (рис. 58), а во время межледниковий – «съеживались» до примерно нынешнего состояния (когда ими покрыта лишь Антарктида в Южном полушарии и Гренландия – в Северном). Разделение четвертичного периода на плейстоцен (Великое оледенение) и начавшийся 10–12 тыс. лет назад голоцен (время, в которое мы живем) в значительной степени условно: часто говорят, что на самом деле голоцен – это просто-напросто одно из плейстоценовых межледниковий, причем даже не самое крупное.

Вероятно, вам доводилось встречать где-нибудь на краях полей и на лесных опушках окатанные гранитные валуны, иногда с характерной «штриховкой», хотя никаких скальных выходов в окрестностях нет и в помине. По нынешнему времени любой школьник знает, что эти эрратические (т.е. блуждающие) валуны, часто достигающие размеров танка, были перенесены от мест выхода соответствующих скальных пород движением древнего ледника, покрывавшего некогда обширные территории Европы и Северной Америки. Однако в 1837 году, когда швейцарский геолог Л. Агассис выдвинул свою теорию существования в истории Земли ледникового периода, основываясь именно на сходстве между эрратическими валунами равнинной Европы и теми окатанными штрихованными булыжниками, которые на наших глазах вытаивают из-под краев альпийских ледников, его разве что не подняли на смех. Тогда не только широкая публика, но и геологи не сомневались, что все эти валуны разносились чудовищными потоками воды и грязи во время библейского Всемирного потопа.

Рис. 58. Оледенение Северного полушария: а – в наши дни; б – в последнюю ледниковую эпоху (по Имбри, 1988)

Здесь необходимо сделать одно замечание. Читатель современных учебников и популярных книжек зачастую выносит из них впечатление, будто все геологи-дилювиалисты, считавшие эрратические валуны и другие ледниковые (как это теперь нам известно) отложения «наносами» (дилювием) Всемирнного потопа, были либо недоумками, либо религиозными мракобесами. Вот уж неправда! Да, конечно, Церковь освящала своим авторитетом теорию потопа. Да, конечно, выдающийся английский геолог У. Бакленд в торжественной лекции, открывавшей его курс в Оксфорде и названной «Объяснение связи между геологией и религией», выражал убежденность в том, что главная цель геологической науки – «подтвердить данные религии и показать, что известные ей факты согласуются с описанием Сотворения мира и Потопа, которые мы находим в заповедях Моисея». Однако в том-то и дело, что аргументация дилювиалистов была при этом именно научной, а не теологической (основанной на комментировании священных текстов).

Так, в 1821 году Бакленд исследовал найденные в одной из йоркширских пещер скелеты гигантских гиен и разрозненные кости 23 вымерших видов млекопитающих (львов, слонов, бегемотов и пр.). Он пришел к выводу, что пещера была гиеновым логовом, затопленным при Всемирном потопе. О том, что допотопные звери действительно утонули, свидетельствовало, по его мнению, положение костей, а также соотношение костей с перекрывающим их неслоистым суглинком. Изучив сталагмиты, выросшие поверх осадка, он установил, что возраст потопа – 5–6 тыс. лет, что замечательно совпадает с библейскими «датировками». Заключения Бакленда относительно конкретного седиментогенеза [79] впоследствии оказались ошибочными, однако методологически эти его построения совершенно корректны. Или другой пример. Предполагалось, что транспортировку эрратических валунов на сотни километров обеспечивали гигантские волны; они возникали лишь при Всемирном потопе, и в настоящее время ничего похожего в природе не наблюдается. Возможная динамика этих волн – их называли «волнами трансляции» – стала предметом тщательного анализа. Гидродинамические расчеты, выполненные математиками Кембриджского университета, дали точные характеристики глубин и скоростей течения водных масс потопа. [80] Кроме того, в 1833 году Ч. Лайель модифицировал классическую теорию: в рамках его дрифтовой гипотезы эрратические валуны транспортировались не текущей водой, а дрейфующими льдами и отлагались по мере их таяния; к тому времени полярным исследователям уже было известно, что айсберги иногда содержат вмерзшие в лед валуны.

79

Седиментогенез – процесс накопления и окончательного осаждения осадков в водной среде.

80

История эта весьма назидательна в том смысле, что факт наличия у некоторой естественно-научной гипотезы математической модели (например, как в знакомых нам «импактных» гипотезах мелового вымирания) не должен гипнотизировать естествоиспытателя; математика – всего лишь инструмент (как та астролябия Остапа Бендера, которая «сама меряет... Было б только чего мерить»), который сам по себе истинности не гарантирует.

Однако ни лайелева гипотеза, ни классическая концепция неспособны были объяснить целый ряд фактов. Так, из гипсометрического (высотного) распределения «дрифтовых» наносов следовало, что уровень Океана некогда повышался на 1,5 км. Но откуда же бралась вся эта вода и куда она подевалась потом? Тут уж дилювиалис-там приходилось прибегать к совершенно фантастическим допущениям: массы воды изливались у них из колоссальных подземных резервуаров, а потом столь же внезапно уходили в неведомые пустоты; гигантская комета задевала земную поверхность, порождая приливные волны, перехлестывавшие через высочайшие горы, и т.п. Неудивительно, что гляциальная теория Агассиса, наглядно демонстрировавшая, каким именно образом эрратические валуны, морены (несортированные массы гравия, камней и глины) и прочие «следы потопа» на наших глазах отлагаются горными ледниками, через некоторе время одержала решительную победу; ее приняли даже такие оппоненты Агассиса, как упомянутые выше Лайель и Бакленд (что в науке случается не так уж часто). Более того, иногда шутят, что перешедший на гляциалистские позиции Бакленд с его гигантским научным авторитетом сыграл для распространения ледниковой теории примерно такую же роль, как император Константин – для христианства.

Путем наблюдения за современными гляциальными процессами установлено, что ледники образуются из снега в местах, где он скапливается в количествах, превышающих летнее таяние. Снег слеживается в плотный фирн, а когда толщина снежного пласта достигает 30 м, нижние его слои под собственным весом начинают обращаться в чистый лед. Лед обладает замечательным свойством: под давлением он «течет», создавая водяную «смазку», понижающую трение (благодаря чему мы можем кататься на коньках). Дальнейшее увеличение толщины снежно-ледяных масс ведет к тому, что они начинают медленное движение, которое будет тем быстрее, чем толще ледник (и, соответственно, чем выше создаваемое им давление). Движущийся лед способен не только захватывать свободно лежащие обломки и мелкозем, но и отрывать целые глыбы коренных пород. Валуны, щебень и песок, вмороженные в придонные слои движущегося ледника, выполняют роль гигантского напильника, который сглаживает и шлифует (а местами, наоборот, царапает) каменные поверхности, служащие ледниковым ложем. При этом подо льдом формируются своеобразные толщи валунных суглинков и песков, отличающиеся высокой плотностью, связанной с воздействием ледниковой нагрузки, – основная, или донная, морена.