Удивительная женщина
Шрифт:
— Сейчас вам надо сделать только одно — успокоиться.
— Успокоиться? — Она переплела руки, пока пальцы не заболели. Только решимость заставляла ее смотреть ему в лицо, а в глазах читалось отчаяние. — Вы только что сказали мне, что Чак был… — Она сглотнула и взяла себя в руки. — Выключите это, — спокойно произнесла она, указав на диктофон. — Сейчас наш разговор не записывается, вы меня понимаете? — Глаза ее снова были сухими, а голос звучал ровно.
Он вдруг вспомнил, как она поднимала по лестнице его чемодан. Она сильнее, чем кажется
— Все в порядке, Эбби. Наш разговор не записывается.
— Если Чак… если он и принимал наркотики, то я об этом не знала.
— А вы думаете, вы бы узнали?
Она закрыла глаза. Судорога обиды сдавила ей горло.
— Нет.
— Мне очень жаль. — Он коснулся ее руки и невольно вздрогнул, когда она отпрянула. — Мне очень жаль. Его мать знала. Вроде бы она пыталась поместить его в реабилитационный центр.
Вдруг ее охватило состояние, близкое к истерике.
— Последняя гонка. Катастрофа…
— Он был чист. — Дилану показалось, будто он услышал вздох облегчения, хотя она не издала ни звука. — Просто он слишком резко завернул за поворот.
Эбби кивнула и распрямила плечи. Если она и научилась чему-либо за последние восемь лет, так это сделать один шаг за раз, переждать и идти дальше.
— Дилан, я не прошу об одолжении, но мне бы хотелось, чтобы вы помнили, что речь идет о двух невинных существах. Дети имеют право знать об отце только хорошее. Если вы попробуете напечатать хоть слово об этом, я найду способ вас остановить, даже если мне придется обратиться к Дженис.
— И как долго вы собираетесь покрывать его, Эбби?
Она уставила на него ясный, прямой взгляд:
— Вы бы лучше спросили меня, как долго я собираюсь защищать своих детей!
Он изо всех сил боролся с охватившими его угрызениями совести.
— Если шар катится, он катится. С вашей стороны разумнее было бы остановить работу над книгой в самом начале.
— Неужели вам недостаточно секса? — выпалила она, отчаявшись вновь обрести твердую почву под ногами. Как сделать первый шаг, когда всякий раз, пытаясь это сделать, она по колено оказывается в зыбучем песке? — Вы и эту гадость хотите привлечь сюда? Неужели вы не можете хоть что-нибудь оставить мальчикам?
— Вы хотите, чтобы я написал сказку? — Он схватил ее за запястье прежде, чем она успела увернуться. Ему следовало бы рассердиться на нее за то, что она нагружает его ответственностью, но он не мог. Она выглядела потерянной и беспомощной. — Эбби, сейчас уже слишком поздно останавливать работу над книгой. Издатели возбудят против вас дело, выхода нет. Поговорите со мной, расскажите мне правду! Доверьтесь мне!
— Довериться вам? — Она пристально посмотрела на него, желая проникнуть в его душу, пробудить в нем мягкость и уступчивость. — Я доверилась себе и все испортила. — Перед лицом неизбежного она перестала сопротивляться его напору. — У меня нет выбора, так ведь?
— Так.
Она немного подождала, пока не удостоверилась, что вновь обрела силы.
— Включите диктофон!
Она отошла от него, казалось, не на несколько дюймов, а на много миль. Когда диктофон заработал, Эбби снова заговорила. Но ни разу не взглянула на него.
— Чак никогда не принимал наркотиков в моем присутствии. Мы были женаты семь лет, и я никогда не видела у него никаких наркотиков. Я могу сказать, что он вообще никогда их не употреблял. Чак был настоящим спортсменом и очень дисциплинированным в том, что касалось его здоровья.
— Большую часть времени вашего брака вы жили раздельно.
— Да, это так. У каждого из нас были свои обязанности, и каждый из нас шел своим путем.
— Мне кажется, вы имели общие обязанности, которые наверняка должны были бы вас связывать?
Эбби хотелось проигнорировать этот вопрос. Ей не хотелось снова винить или жалеть себя, но, если уж пришло время поставить себя под угрозу, пусть так и будет! Из двух зол она выбрала меньшее.
— Если вернуться к вашему прежнему вопросу, должна сказать, что Чак часто был одинок, хотя возле него всегда крутились женщины, ведь он был очень привлекательным!
— И вы это терпели?
— Просто я поняла, что Чак по натуре не способен на преданность. А я считала, что брак налагает ответственность на обоих. Кроме того, в определенных отношениях я не могла дать ему того, в чем он нуждался.
— Что вы хотите сказать?
Гордость была отброшена в сторону. Эбби сочла, что она при таком разговоре неприемлема.
— Когда мы поженились, мне было всего восемнадцать лет! Несмотря на то что мы вели кочевую жизнь и с детства были приучены к сцене, за нами очень строго следили родители. Выходя замуж, я была девственницей, и Чак часто смеялся надо мной, что я такой и осталась! Я не удовлетворяла его в постели, поэтому он стал искать развлечения на стороне. Может быть, это было неправильно, но вполне естественно!
— Перестаньте оскорблять себя!
Эбби услышала в его словах сдерживаемую ярость и, повернувшись, взглянула на Дилана:
— Вы спрашивали — я отвечаю! Чак изменял мне с другими женщинами, потому что его жена не удовлетворяла его в постели!
— Да черт с ним! — Дилан крутанул ее стул, чтобы она оказалась перед ним. — Вы форменная дура, если верите этому!
— Дилан, я прекрасно помню, что творилось в нашей спальне, а вы нет!
— Зато я вижу, что сейчас происходит с вами!
— Вы интересовались, не лед ли в моих жилах, вместо крови! Я вам ответила?
— Нет! — Он стащил ее со стула и поставил рядом с собой. — Теперь вы не такая!
Он крепко прижал ее к себе. Его губы коснулись ее горячих, неистовых губ прежде, чем она успела запротестовать. Возбуждение, кипящее внутри ее, боролось с сильным инстинктом самосохранения. Она старалась сопротивляться. В его хватке, в его болезненном влечении было что-то дикое и пугающее. Он запустил руки ей в волосы и неистово впился в ее губы. Медленно, неизбежно она дала себе волю.