Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции

Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса

Выслушав Акку и узнав, сколько зверей и птиц угрожают его жизни, Нильс понял, что он погиб. Смерти, правда, он не очень боялся, но ему не хотелось, чтобы кто-нибудь его съел. И он спросил Акку:

— Можно ли уберечься от хищных зверей и птиц?

Акка тотчас посоветовала ему, как это сделать. Надо подружиться с мелкими лесными и полевыми зверюшками, с беличьим и заячьим народцем. А еще с синицами, с дятлами и жаворонками. Коли они признают его своим, непременно помогут: и об опасности предупредят, и от врагов укроют, а в случае крайней нужды — даже сообща защитят.

Но

когда мальчик в тот же день к вечеру попытался последовать совету Акки и заручиться поддержкой Сирле, супруга молодой бельчихи, тот даже слушать его не захотел.

— И не жди добра ни от меня, ни от других мелких зверюшек, — сказал Сирле. — Думаешь, мы не знаем, что ты и есть Нильс-Гусопас?! Ведь это ты в прошлом году разорял ласточкины гнезда, разбивал скворушкины яйца, швырял воронят в канавы, ловил силками дроздов и сажал в клетки белок?! Нет уж, обходись сам, своими силами, и скажи спасибо, что мы еще терпим тебя среди нас и не прогнали всем миром.

Прежде, когда он был Нильсом-Гусопасом, мальчик ни за что на свете не стерпел бы такого ответа. Теперь же он от испуга будто воды в рот набрал: только бы дикие гуси не проведали, каким он был недобрым! С тех пор, как Нильс попал в стаю, он не осмелился ни на одну даже самую-самую безобидную проделку.

Да по правде говоря, теперь он был так мал, что и не мог причинить большого вреда. Хотя при желании у него хватило бы силенок разорить немало птичьих гнезд и разбить немало птичьих яиц. Он же вовсю старался быть добрым не выдернул до сих пор ни единого перышка из гусиного крыла, ни разу никому не надерзил и всякое утро, здороваясь с Аккой, снимал колпачок и вежливо кланялся.

После встречи в четверг с Сирле мальчик думал: наверно, дикие гуси не хотят взять его с собой в Лапландию оттого, что он такой злой. Услыхав вечером, что похитили молодую бельчиху, супругу самого Сирле, а детенышам их грозит голодная смерть, он решил помочь им. Как это ему удалось, уже известно.

Когда в пятницу мальчик явился в парк, зяблики на каждом кусточке распевали о том, как жестокие разбойники разлучили молодую бельчиху, супругу Сирле, с малыми детенышами и как Нильс-Гусопас отважился пойти к людям и спасти бельчат.

— Никого так не почитают в парке Эведсклостер, — щебетали зяблики, — как Малыша-Коротыша, который был грозой всех зверюшек и птиц в бытность свою Нильсом-Гусопасом! Сирле, муж молодой бельчихи, должен теперь одаривать его орехами, зайцы играть с ним, косули уносить на спине, лишь только покажется Смирре-лис, синицы предупреждать о появлении ястреба-перепелятника, а зяблики и жаворонки воспевать его геройский подвиг!

Мальчик был уверен, что и Акка, и дикие гуси слышали эти песни и похвала птиц зачтется ему. Однако пятница прошла, а никто и не подумал заикнуться: пусть мол, Нильс останется с ними.

До самой субботы гуси паслись на полях вокруг Эведа, и Смирре-лис их не тревожил. Но когда субботним утром они прилетели на поля, он был уже тут как тут — лежал в засаде. Им так и не удалось пощипать травы — лис гонял гусей с одного поля на другое. Акка поняла, что Смирре не собирается оставить их в покое. Она приняла решение перелететь со всей стаей на много миль дальше —

через равнины уезда Фер и холмы горной гряды Линдерёдсосен. Гуси поднялись в воздух и опустились лишь в окрестностях поместья Витшёвле.

Но здесь, у Витшёвле, белого гусака, как уже говорилось, похитили. И не помоги ему Нильс, гусаку нипочем бы не спастись.

Возвращаясь в субботу вечером вместе с Мортеном к озеру Вомбшён, Нильс изнывал от желания узнать, что скажут Акка и дикие гуси. Уж сегодня-то он показал себя как нельзя лучше! Что правда, то правда, гуси не скупились на похвалы. И только одного-единственного слова, которое он особенно жаждал услышать, они так и не произнесли.

Снова настало воскресенье. Прошла уже целая неделя с того дня, когда мальчика заколдовали. Он по-прежнему был мал, но теперь, похоже, это не очень его огорчало. В воскресенье после полудня он сидел, примостившись на ветке высокой раскидистой ивы на берегу озера, и играл на тростниковой дудочке. Вокруг теснилось множество синиц, зябликов и скворцов — сколько могло поместиться на дереве. Птицы громко распевали, а Нильс пытался подражать им на своей дудочке. Но он был так неискусен и так фальшивил, что у его маленьких наставников все перышки вставали дыбом. Бедные пташки жалобно вскрикивали и в отчаянии всплескивали крылышками. Слушать, как они изо всех сил стараются научить его, было так забавно, что Нильс засмеялся и выронил дудочку.

Потом он заиграл снова, и снова у него ничего не получилось. Огорченные пташки сетовали:

— Нынче, Малыш-Коротыш, ты играешь хуже обычного. Ты не взял ни одной правильной нотки. О чем ты думаешь, Малыш-Коротыш?

— Совсем о другом, — признался Нильс.

И правда, его занимала лишь мысль о том, сколько времени он останется с дикими гусями. А может, его еще нынче отошлют домой?

Внезапно мальчик отбросил дудочку и соскочил с дерева. Он увидел, что к нему длинной вереницей во главе с Аккой направляются дикие гуси. Они шли непривычно медленно и торжественно. Нильс понял: сейчас он узнает, какое они приняли решение.

Гуси остановились, и Акка молвила:

— Ты вправе, Малыш-Коротыш, удивляться моей неблагодарности — ведь ты спас меня и стаю от Смирре-лиса. Но я привыкла благодарить не словами, а делами. И кажется, Малыш-Коротыш, нынче мне удалось оказать тебе большую услугу. Я послала гонца к домовому, который тебя заколдовал, с наказом поведать ему, сколь благородно ты повел себя с нами. Поначалу домовой и слышать не желал о том, чтобы снять с тебя заклятье, но я слала гонца за гонцом, и он сменил гнев на милость. Домовой просил передать тебе: вернись домой — и ты снова станешь человеком.

Как обрадовался мальчик, когда дикая гусыня начала свою речь! Но по мере того как она говорила, радость его угасала. Не вымолвив ни слова, он отвернулся и горько заплакал.

— Это что такое? — спросила Акка. — Кажется, ты ожидал от меня еще большей награды?

А мальчик думал о беззаботных днях, о веселых забавах, о вольной жизни, о приключениях и путешествиях высоко-высоко над землей. Больше их ему не видать!

— Не хочу быть человеком! — захныкал он. — Хочу лететь с вами в Лапландию!