Удивительное путешествие Помпония Флата
Шрифт:
— Разве ты не помнишь меня, Помпоний? Я нищий Лазарь. Мы виделись с тобой не далее как вчера, а мой облик не из тех, что легко забываются.
— О Лазарь, да пристыдят тебя боги, неужто мало тебе тех денег, что ты коварно выманил у нас накануне?
— Это было вчера, и заплатили вы мне в обмен на кое-какие полезные сведения. Сегодня у меня имеются новые.
— Кошель пуст.
— Что-нибудь да найдется, если вы подумаете не только о моей скромной особе, но вспомните и о двух милых и беззащитных женщинах, — сказал он, кривя рот в ужасной гримасе и подмигивая.
— Ты имеешь
— Молчи и не произноси вслух запретных имен. А теперь погляди, не найдется ли у тебя восьми сестерциев.
— Два.
— Четыре?
— Два или ничего.
— В прошлый раз вы дали мне больше.
— Да, но теперь вспыхнула междоусобица, и рынок рухнул.
Нищий Лазарь не стал больше спорить. Спрятал монеты, полученные от Иисуса, и сказал:
— Две женщины, чьих имен ни я, ни вы не знаем, находятся в опасности. Есть время жить и время умирать, и теперь наступило это последнее.
— Если сведения твои надежны, почему ты не известишь стражников синедриона?
— Стража начинает действовать, когда ей приказывают действовать. Если ей не приказывают действовать, она и не действует. Суета сует — все суета… И на этом я удаляюсь. Мне не подобает находиться в компании чужестранцев. Люди очень ревниво относятся к собственным нищим. — И он ушел, опираясь на гнилую палку, которая заменяла ему костыль.
Иисус спросил:
— Что мы будем делать?
— Надо бежать на помощь Заре-самаритянке и ее дочке. Но сперва я пойду поговорю с Апием Пульхром и попрошу у него несколько солдат нам в помощь.
— Кажется, это не понадобится, — сказал Иисус, — вон идет Квадрат.
Тучный легионер шагал вниз по улице, подняв вверх свой штандарт. При виде нас он направился прямиком ко мне и заявил в гневе:
— Ну и сволочь же ты, Помпоний. Если бы меня не разбудил грек-содомит по имени Филипп, я до сих пор храпел бы в доме покойного Эпулона. Трибун разорвет меня на части.
— Не бойся, Квадрат, я только что разговаривал с Апием Пульхром и так расхваливал находчивость и бесстрашие, которые ты проявил при выполнении порученного нам задания, что он без малейших колебаний решил послать тебя на новое дело, еще более опасное, но и более почетное. Следуй за нами и приготовься к бою за честь Рима.
Произнося эти слова, я старался прикрыть своим хитоном маленького Иисуса, чье лицо выражало крайнее неодобрение, — ему явно не нравились мои выдумки. К счастью, легионер все внимание сосредоточил на моей речи, по завершении которой заявил:
— Если мне предстоит участвовать в бою, как ты говоришь, Помпоний, я должен отправиться за остальным снаряжением, чтобы выглядеть, как подобает солдату, когда он отправляется в поход, то есть за мечом, или gladius, кинжалом, или pugio, а также копьем, пикой, щитом, пилой, корзиной, мотыгой, топором, ремнем, серпом, цепью и провизией на три дня.
— Ничего из этого тебе не понадобится. Наш путь лежит совсем недалеко, и твоей храбрости и боевой славы хватит для того, чтобы обратить в бегство целое войско, хотя, по правде сказать, делать этого не придется. К тому же мы не должны терять ни секунды на пустую болтовню.
Мы почти бегом двинулись в сторону дома Зары-самаритянки. Впереди шагал Квадрат, и его внушительный вид, а также бряцанье множества железных пластинок на доспехах заставляли народ расступаться со смесью страха и удивления. Из-за своего высокого роста он часто задевал украшающими шлем перьями открытые ставни, а однажды даже зацепил навес фруктовой лавки. Кроме этих мелких неприятностей, наш бег не раз прерывался по моей вине, ибо из-за полуденного зноя, когда солнце стоит в зените, а также неполадок в моем организме я задыхался, спотыкался и трижды падал на землю. Когда такое случалось, Иисус тянул меня за рукав либо за край одежды, понуждая встать и продолжить путь.
— Подожди, вот вырастешь, тогда сам узнаешь, чего стоит подниматься вверх по крутой дороге, если тебе не дают передышки.
Глава XIII
Несмотря на задержки и всякого рода досадные происшествия, вскоре мы увидели вдали нужный нам дом, потому что здесь, как я уже успел сказать, расстояния невелики. Издали мы не заметили ничего необычного, если не считать полной тишины и растворенной настежь двери. Я несколько раз громко крикнул и, не получив ответа, приказал Квадрату обнажить меч и идти первым, чтобы произвести разведку. Выставив вперед оружие и штандарт, отважный легионер перешагнул порог, но тотчас снова показался снаружи.
— Там никого нет, то есть никого живого, — промолвил он. — Но все указывает на то, что только что разыгрались кровавые события.
Я велел Иисусу оставаться на месте, а сам поспешил в дом, чтобы посмотреть, что же там произошло. Сперва мне ничего не удавалось разглядеть. Затем, когда глаза мои привыкли к темноте и картина открылась передо мной во всех подробностях, я рухнул на пол без чувств. А придя в себя, обнаружил Иисуса, стоящего рядом со мной на коленях. От страха его колотила крупная дрожь. Квадрат же пытался прикрыть куском полотна два окровавленных тела. С большим трудом я поборол охватившее меня смятение и постарался взять себя в руки, потом велел Иисусу выйти на улицу, что он и сделал без малейшего сопротивления. Затем я осмотрелся кругом, пытаясь восстановить ход событий.
На полу, рядом с дверью, валялся ключ, но дверь, по всем признакам, взломана не была. Скорее всего, тот, кто совершил злодеяние, постучал, и Зара-самаритянка сама впустила пришельца — может, она знала его, а может, и нет, поскольку женщины ее ремесла должны отворять дверь всякому гостю. В тот же миг убийца резко, что есть силы, толкнул дверь, отчего ключ выпал из замочной скважины или из руки женщины. Оказавшись внутри, убийца сделал свое злое дело быстро и без колебаний — во всяком случае редкие следы борьбы обнаружились лишь у самого порога. Если Зара и кричала, то никто ее не услышал из-за расстояния, отделяющего этот дом от первых городских улиц. Но даже если бы кто-нибудь и услышал крики, то, поняв, откуда они доносятся, объяснил бы их устроенной там вакханалией и не придал бы им значения. Должно быть, вопли матери разбудили Лалиту, и злодей, заметив присутствие девочки, убил также ее, чтобы она потом его не опознала, или просто потому, что уже не мог унять свое смертоносное буйство.