Удивительные приключения дядюшки Антифера (иллюстр.)
Шрифт:
«Вот долгота, которую вы ждете».
Прошло несколько лет. Вестник Камильк-паши не подавал признаков жизни. Ни один иностранец не переступил порога дома. Это и приводило дядюшку Антифера в состояние постоянной повышенной раздражительности. Кончилось тем, что его родные перестали верить в баснословное богатство и письмо стало казаться им простой мистификацией [123] . Жильдас Трегомен, разумеется, не выказывая внешне своего отношения, стал считать Антифера форменным чудаком, наводящим тень на всю почтенную корпорацию [124]
[123]Мистификация — обман, намеренное введение в заблуждение.
[124]Корпорация — объединение, общество, союз (особенно на почве профессионально-производственных интересов).
И в этот вечер Трегомен, сидя в доме дядюшки Антифера за столом, на котором позвякивали две рюмки с коньяком, твердо решил не допустить взрыва порохового погреба, иными словами — не раздражать своего соседа.
— Послушай,— сказал дядюшка Антифер, глядя ему в глаза,— отвечай без всяких уверток, потому что у тебя такой вид, будто ты ничего не смыслишь! Хотя, конечно, отнюдь не хозяину «Прекрасной Амелии» придется определять на своем пути долготу и широту и не у берегов Ранса, этой жалкой речушки, предстоит измерять высоту, наблюдать за солнцем, луной и звездами…
Перечислив практические приемы гидрографии, дядюшка Антифер несомненно хотел показать своему собеседнику, сколь велико расстояние, отделяющее капитана каботажного плавания от хозяина габары.
Славный Трегомен добродушно улыбался, разглядывая пестрые цветочки развернутого на коленях платка.
— Ты меня слушаешь, лодочник?
— Конечно, старина.
— В таком случае скажи, знаешь ли ты точно, что такое широта?
— Приблизительно.
— Что это окружность, параллельная экватору, и что она делится на триста шестьдесят градусов или на двадцать одну тысячу шестьсот шестьдесят минут по дуге. И это составляет один миллион двести девяносто шесть секунд?
— Как же мне этого не знать? — с доброй улыбкой ответил Трегомен.
— А знаешь ли ты, что дуга в пятнадцать градусов соответствует часу времени, дуга в пятнадцать минут — одной минуте, а дуга в пятнадцать секунд — одной секунде времени?
— Ты хочешь, чтобы я все повторил наизусть?
— Нет! Это бесполезно… Итак, я знаю широту — двадцать четыре градуса пятьдесят девять минут к северу от экватора. Но на этой параллели, состоящей из трехсот шестидесяти градусов — трехсот шестидесяти, ты слышишь? — есть триста пятьдесят девять градусов, до которых мне столько же дела, сколько до сломанного якоря. Но есть один-единственный градус, пока мне неизвестный, я узнаю его лишь после того, как мне укажут пересекающую его долготу… и здесь… в этом самом месте — миллионы… Не улыбайся!…
— Да я и не улыбаюсь, старина.
— Да, миллионы! Они принадлежат мне, и только я один имею право выкопать их, когда узнаю, где они зарыты.
— Вот и прекрасно,— миролюбиво ответил Трегомен.— Значит, ты должен терпеливо ждать того, кто принесет тебе
— «Терпеливо, терпеливо»!… Да что течет у тебя в жилах?
— Надо полагать, сироп,— ответил Трегомен,— не более чем сироп.
— А у меня ртуть… В моей крови растворился порох! Я не могу больше ждать спокойно! Я себя грызу… Я себя терзаю…
— Надо успокоиться…
— Успокоиться? Ты забываешь, что теперь тысяча восемьсот шестьдесят второй год, что отец умер в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году, что он владел тайной с тысяча восемьсот сорок второго года, и вот скоро двадцать лет, как мы ждем одного лишь слова, чтобы разгадать дьявольскую шараду! [125]
— Двадцать лет! — пробормотал Жильдас Трегомен.— Как бежит время! Двадцать лет назад я управлял еще «Прекрасной Амелией»…
[125]Шарада — один из видов игр-загадок.
— При чем тут твоя «Прекрасная Амелия»? — закричал дядюшка Антифер.— О чем идет речь — о «Прекрасной Амелии» или о широте, указанной в этом письме?
И он стал размахивать перед глазами испуганно моргающего Трегомена пожелтевшим от времени письмом с монограммой Камильк-паши.
— Это письмо… это проклятое письмо! — завелся он снова.— Иногда я готов разорвать его в клочки, сжечь, обратить в пепел!
— Это было бы, пожалуй, умнее всего…— осмелился вставить Трегомен.
— Довольно… господин Трегомен! — грозно оборвал его дядюшка Антифер.— Я требую, чтобы вы никогда больше не произносили в моем присутствии ничего подобного!
— Хорошо, не буду.
— И если в минуту безумия я захочу уничтожить письмо, дающее мне возможность разбогатеть, если я окажусь настолько глуп, что, пренебрегая долгом перед родными и самим собой… словом, если вы мне не помешаете…
— Я помешаю тебе, старина, я помешаю тебе,— поспешил заверить его Жильдас Трегомен.
Дядюшка Антифер, донельзя возбужденный, схватил свою рюмку с коньяком и провозгласил, чокнувшись с рюмкой Трегомена:
— За твое здоровье, лодочник!
— За твое! — ответил Жильдас Трегомен, подняв рюмку на высоту глаз и снова поставив ее на стол.
Пьер-Серван-Мало задумался. Лихорадочно ероша волосы, он бормотал какие-то проклятия, вздыхал и яростно грыз мундштук любимой трубки. Потом, скрестив руки и глядя на своего друга, сказал:
— Знаешь ли ты, по крайней мере, где проходит эта проклятая параллель… двадцать четыре градуса пятьдесят девять минут северной широты?
— Как же мне не знать? — ответил Трегомен, уже раз сто подвергавшийся этому экзамену по географии.
— Ничего, лодочник! Есть вещи, которые полезно повторять!
И, открыв старый атлас с картой обоих полушарий, сказал тоном, не допускающим возражений:
— Смотри!
Жильдас Трегомен посмотрел.
— Ты хорошо видишь Сен-Мало, не правда ли?…
— Да, и вот Ранс…
— Да не о Рансе идет речь! Черт побери этот твой Ранс!… Вот найди парижский меридиан и спустись до двадцать четвертой параллели.