Удивительные приключения Яна Корнела
Шрифт:
«Смотри-ка, — утешал я сам себя, — возможно, что все это обойдется не так-то уж плохо. Как знать, не утекают ли сейчас от нас шведы? Безусловно, их разведка пронюхала, что нас много и что мы сильнее их».
Действительно, мы добрались до самой вершины горы и никого не встретили там. Мы погасили фитили и сразу же повалились на землю, кто где стоял, — только теперь у нас затряслись колени.
Пятиокий подсел к нам.
— Ну как дела, герои? — спросил он.
Собственно, то, что мы уже пережили, было нашим первым наступлением, но во время его с нами ничего не случилось. Тут мы стали хвастаться друг перед другом, что, подобные прогулки нам даже нравятся, — они куда интереснее, чем наше недавнее обучение, и что несколько выстрелов,
— Что верно, то верно, — ухмыльнулся Матоуш, — наступать на лес не стоит никакого труда. Когда же придется туго, ребятишки, — уже серьезно добавил он, — то лучше поглядывайте-ка на меня и поступайте во всем, как я. Главное же — не теряйте голову! Не разбегайтесь с перепугу куда попало, иначе вы обязательно нарветесь на что-нибудь худшее. Растерявшийся человек подвергается гораздо большей опасности, чем тот, который спокойно стоит на месте. Человеку следует сначала посоветоваться с собственной головой и только тогда доверяться ногам!
Слушать такие предостерегающие речи не слишком приятно. Ведь было похоже на то, что нам придется еще кое-что испытать.
Тут к нашей группе подошел сержант и, указав пальцем прямо на меня, сказал:
— Видишь вон там, между соснами, высокий дуб? Сними ботфорты и полезай на него! Оттуда ты, наверное, сможешь наблюдать за долиной.
Вскарабкаться на дерево для меня ничего не стоило. Я лазал, как белка. Постоянно держась за ствол, я перепрыгивал с ветки на ветку, как по приставной лестнице. Я не смотрел ни налево, ни направо, а старался взобраться как можно выше. Только у самой вершины я поднял голову. Поверх макушек сосен я скользнул взглядом вниз по склону холма до самой долины и в этот миг от испуга чуть не свалился с дерева! Вся долина кишела людьми в коричневых шляпах, и даже с такого расстояния было не трудно угадать, что эти шляпы шведские! Среди огромного коричневого моря поблескивало оружие. Даже смотреть страшно! Я прижался к стволу дерева. Сердце у меня бешено колотилось и подпрыгивало до самого горла. Да, это — шведы!
Тут мною овладела горячка. Я скатился вниз, в два счета и еще издалека стал кричать о том, что заметил в долине. Сержант тут же побежал к офицеру, и не успел я натянуть на себя ботфорты, как раздался приказ: «Бегом с горы вправо! Фитилей не зажигать, пока не подадут команду!»
Вокруг поднялся такой грохот, как будто сотни барабанщиков ударяли своими палочками прямо по самой горе. Я мчался вниз так, что пятки сверкали. К вершине мы поднимались долго, а внизу очутились в один миг. Мы налетели прямо на левый фланг наших пикинеров, которые двигались по ущелью, у подножия горы. Вокруг поднялся шум. Проход был узок, и тут началась суматоха. Наши офицеры орали на нас, а сержанты колотили мечами и шпагами, спрятанными в ножнах, пока мы с грехом пополам не протолкались сквозь ряды теснивших друг друга пикинеров. Только после этого вереница людей, вооруженных пиками и мушкетами, тронулась с места.
Все понукали нас, чтобы мы как можно скорее выбрались из опасного ущелья. Мы со Штепаном то и дело спотыкались о кочки и получали со всех сторон тумаки и подзатыльники. Все увиденное с вершины дуба подсказывало мне, что теперь мы идем прямо навстречу неприятелю. Каково же было мое удивление, когда, наконец, перед нашими глазами открылась долина, а в ней не оказалось ни души.
В ту же минуту из леса на нас с обеих сторон обрушился такой треск и грохот, как будто посыпался град на ниву. У меня не было времени ни для страха, ни для ротозейства. Мушкетер, шедший впереди меня, неожиданно взмахнул руками, зашатался и упал к моим ногам. Поскольку на меня нажимали сзади, то я перелетел через него и почувствовал, как мне на спину повалились те, кто шел за мной. Я попытался освободиться, но кто-то наступил мне на руку, и я подумал, что у меня раздроблена кость. После того как все поднялись, удалось встать и мне. Я взял мушкет в левую руку и понесся туда, куда помчались все. Теперь уже почти никто не чувствовал земли под ногами и не обращал никакого внимания на упавших. Бог весть откуда сюда то и дело доносились выстрелы, и повсюду, куда ни взглянешь, впереди меня и рядом со мной падали мушкетеры.
Наконец новая волна бегущих прижала меня к другому, заросшему лесом, косогору. Теперь пули начали, шлепаться о стволы деревьев, и Пятиокий, стараясь укрыться от них, стал перебегать от одного дерева: к другому. Подобным же образом поступал и я. Обернувшись случайно назад, я увидел, как шведские кавалеристы, не обращая внимания на убитых и раненых, мчатся сломя голову по долине, а сильный ветер играет их широкополыми шляпами.
Я бежал с горы куда с меньшею скоростью, чем теперь взбежал на нее. Мне, казалось, что у меня вот-вот лопнет грудная клетка.
Стрельба затихала, и нас начали созывать в свои отряды.
Отерев пот с лица, я стал внимательно поглядывать по сторонам, отыскивая глазами Штепана. Но первый, кого я заметил, был Вацлав Мотейл, солдат не нашей роты. По-видимому, мы все теперь перемешались.
Не успел я толком очухаться, как нас снова наспех сгруппировали и погнали по скату пологого холма дальше, на другую сторону.
Только протопав изрядное время по лесу, я почувствовал острую боль в правой руке, на которую мне наступили, и осознал все то, что было недавно пережито мною. Второй раз моя жизнь оказалась на волоске, и я мог погибнуть в любую минуту. Я очутился там, где впервые увидел убитого человека. И не одного… Но мне некогда было думать о страхе, — все мои силы, телесные и душевные, были сосредоточены на одном правильном расчете каждого шага и каждого движения, — короче, на том, что было важнее и нужнее всего в данный момент.
Вы, чего доброго, можете подумать, что я вел себя, как настоящий герой? Но я прекрасно сознавал, что отнюдь не был им, — ведь у меня не могли еще проявиться ни геройство, ни трусость. Все эти сильные впечатления смутно промелькнули перед моими глазами почти как во сне, и я даже не заметил в них чего-либо особого, величественного и устрашающего.
Разумеется, это произошло отчасти еще потому, что мои мысли нет-нет, да и уносились далеко вперед, — ведь там, куда мы шли, нас не могло ожидать ничего хорошего. Теперь я стал прислушиваться к тяжелым ударам орудий. Они раздавались со всех сторон. Очевидно, битва продолжалась на холмах и в ближайших долинах, и наши войска перемешались с войсками неприятеля.
Выйдя из леса, мы оказались на довольно обширной равнине, окаймленной лесом и холмами. Она была уже полна пехотинцами и кавалеристами, которых развели по ротам и эскадронам.
Из нашей роты убыло не менее трети, и поэтому нам придали несколько десятков баварских пехотинцев.
Сначала построили несколько каре пикинеров, а нас, мушкетеров, поставили в три шеренги по флангам и впереди пикинеров. После того, как роту привели в порядок, она была готова к маршу и к бою. В последнюю минуту, когда мы строились в ряды, ко мне незаметно проскользнул Штепан Картак. Я готов был обнять его от радости, но, взглянув на него, тут же остановился. Штепан был смертельно бледен и выглядел таким странным, безразличным, рассеянным, как будто его мысли витали где-то очень далеко. Он долго не отвечал, но потом отрывисто пробормотал:
— Я лазал на дерево, прятался там… Оттуда все хорошо видно…
Больше я из него ничего не вытянул, но и этого было вполне достаточно. Бедняга Штепан, он нашел время для наблюдения и для страха! Все это сильно подействовало на него. Пятиокий также обратил внимание на его настроение и сказал:
— Ты, дружок, возьми себя в руки, иначе отколешь какую-нибудь глупость!
Мимо нас проехал эскадрон аркебузьеров, и мы сразу же получили приказ выступать.
Равнина была небольшой и скоро снова переходила в холмы. Едва мы успели пройти шагов пятьсот, как конница, скакавшая перед нами, подняла крик и пустилась галопом. За поворотом она уже увидела неприятеля.