Удивление перед жизнью. Воспоминания
Шрифт:
Но самое трудное дело было впереди. «Современник» цвел, был любим зрителями и критикой. И вдруг… Сидел я вечером дома. Звонок в дверь. Открываю – на пороге Олег Ефремов.
– Виктор Сергеевич, я к вам – посоветоваться.
Дело, очевидно, какой-то чрезвычайной важности, так как Ефремов к тому времени был уже не тот человек, который советуется с кем бы то ни было по пустякам, – уже советуются с ним. Проходим в кабинет.
– Садитесь, Олег.
– Мне предлагают возглавить МХАТ.
Эк хватил обухом по голове!
– Зачем вам МХАТ? У вас есть «Современник».
– Но, Виктор Сергеевич, гибнет главная театральная ценность страны. Нельзя же относиться к этому равнодушно.
– Да
– А я хочу попытаться.
– Вас съедят.
– Я знаю. Но хочу попробовать.
– Олег, – продолжал я, – есть время, когда грибы растут, а есть – когда не растут. И потом – «Современник»?
– Его возглавит Галя Волчек.
Нет, я не представлял себе театр «Современник» без его создателя и руководителя, и я любил этот театр давно и горячо. Но одно дело – я не представлял, а он – представляет. До глубокой ночи шел наш горячий разговор. Всеми доводами я старался убедить Ефремова не уходить из «Современника» и не пытаться реанимировать МХАТ. Должен напомнить тем, кто забыл, и рассказать тем, кто не знает, что в те годы МХАТ действительно переживал самый критический период своего существования. Произошло нечто ужасное. Зритель покинул этот когда-то священный храм искусства. Билеты в МХАТ продавались в нагрузку к билетам в театр «Современник». А?! Внутренний организм МХАТа сотрясался от междоусобиц. И хотя были еще живы крупнейшие мастера, но и они не собирали публики. Уж чего бы Олегу не пировать победу! А он не пировал, он искренне сокрушался. Была у меня тогда в голове недостойная и мелкая мысль: уж не соблазняет ли Ефремова такой высокий трон?
Ефремов ушел от меня около двух часов ночи. Запомнилось, как мы еще на лестничной площадке продолжали диалог и я крикнул: «Не делайте этого шага, Олег!» А он, уже спускаясь, ответил: «А я попробую!»
Я пишу эти строки с тем, чтобы признать свою неправоту и подчеркнуть силу Олега Ефремова. Видимо, в какой-то степени исчерпав свою фантазию в рожденном им «Современнике», создав плеяду прекрасных актеров, он не видел там дальнейшей точки приложения своих сил. А силы в нем бродили и бродили. И то, что он истинно страдал от разрушения МХАТа, я тоже вскоре понял.
Его назначили главным режиссером МХАТа, и началась битва Бовы-королевича. О, Олег умен, хитер, настойчив, целеустремлен – все качества лидера. Но началось с того, что один из славнейших и знаменитых актеров МХАТа сказал: «Ноги моей в театре больше не будет, пока этот мальчишка не уберется к чертовой матери!» Не знаю, была ли его нога в театре или нет, – может, и была, хотя бы два раза в месяц. Актер этот давно умер – мир его праху! Много счастливых минут он доставил зрителям своей блистательной игрой. Любил его и Станиславский. Но все меняется, и все проходит.
Недоброжелателей было больше, чем сторонников. Как там Олег Николаевич лавировал в создавшемся лабиринте внутритеатральных взаимоотношений, не представляю. Лично я от подобной ситуации бежал бы на край света. Он не бежал. Первые постановки Ефремова в МХАТе конечно же вызвали интерес, особенно у театралов. Сколько-нибудь резкого поворота к лучшему сразу не ощущалось. Ефремов, видимо, и не рассчитывал на чудо, на какую-то волшебную палочку. Теперь уже, глядя издали, можно понять, что перестройка театра шла не по линии его ломки до основания и постройки нового современного здания на старом месте, а скорее напоминала реконструкцию, при которой бережно сохранялось все уцелевшее, ценное, а обветшалое разваливалось и заменялось крепким новым. Но одно – иметь дело со строительным материалом: кирпичом, железом, штукатуркой, метлахской плиткой, другое – с живыми людьми. Опять-таки, признаюсь,
– Если за четыре года не добьюсь успеха, – говорил мне Олег в тот памятный вечер, – брошу все и уйду, буду только актером.
Четыре года прошли. Заметных сдвигов не было. Так, кое-что мелькало. Но Ефремов не ушел с легендарного капитанского мостика. «Что там ему вдали мерещилось? Каким способом он произведет эту реконструкцию? – думал я. – Если не уходит, не отчаялся, значит, что-то видит вдали…»
Дело театральных историков – проследить, как шаг за шагом происходило обновление МХАТа. Теперь каждый видит, что реконструкция произведена, МХАТ обновлен, воскрес из руин. Я считаю это и подвигом, и чудом. А дальше… дальше еще любопытнее. Лидер повлек за собой лучших актеров страны. К нему в МХАТ пришли Евстигнеев, Мягков, Вертинская, Борисов, Табаков, Доронина, Смоктуновский, да всех и не переберешь. И от прославленных актеров старшего поколения МХАТа А.О. Степановой и М.И. Прудкина я слышал в адрес их главного режиссера много добрых слов.
Хочу отметить еще одну черту Олега Николаевича, тоже примечательную и редкую в нашем театре. Увы, как часто главный режиссер того или иного театра никому не дает ставить пьесы в своем театре! Не поймешь – не то это жадность, не то страх, что кто-то поставит спектакль лучше его. Особенно боятся пригласить на постановку хорошего режиссера. У Ефремова всевозможных режиссеров пруд пруди. Даже Анатолий Эфрос уже сделал в МХАТе три постановки. И трон не покачнулся. А сколько молодых режиссеров! И все оттого, что Ефремов думает не о себе, а о деле. Пробует, ищет, отыскивает. Он – строитель нашего театра, всего театра. Конечно, Товстоногов, Захаров, Эфрос, Плучек – тоже строители. Но сегодня во главу всего нашего театрального дела я бы поставил именно Олега Николаевича Ефремова.
Я порядком старше Олега. Так и зову его – Олег. А он меня величает – Виктор Сергеевич. Так уж повелось с первой встречи: ему тогда было двадцать два, а мне тридцать шесть. Я был опален войной, он только издали чувствовал ее дыхание. Долгое время мне казалось, что я в театральном искусстве понимаю больше его, а теперь вижу – нет, он теперь понимает больше, ушел дальше. А главное – находится в самом средоточии театрального дела. Понял я это не только тогда, когда в Италии, в Генуе, на театральной конференции слушал его выступление – размышления о состоянии театрального искусства мира – и подивился глубине понимания вопроса, но особенно когда увидел его постановки пьес Гельмана и конечно же чеховского «Дяди Вани». Именно эта постановка Ефремова как бы окончательно сказала: МХАТ воскрес. Нет, это не прежний МХАТ, прежний стал историей, оставив после себя воспоминания в старшем поколении, в статьях, книгах, написанных о нем. Новый МХАТ обладает своими собственными свойствами, и, может быть, это особенно замечательно, так как он не стал мемориалом. Но билеты на спектакли МХАТа купить уже трудно. Постой-ка в очереди!
Канзас-Сити
Опять я в деревне. Хожу на охоту,
Пишу мои вирши – живется легко.
Опять я лечу в Америку, в третий раз. Опять прильнул к окну и с высоты десяти тысяч метров смотрю на мою милую землю. Конечно, хотелось бы взглянуть на нее и из космического пространства, но – дудки! – на мою жизнь этого мне уже определенно не достанется. А говорят – красиво.
Снова повезло: Канзасский университет пригласил прочесть курс лекций о советской драматургии и театре последних двадцати пяти лет. Этот предмет я знаю во всей его подноготной. И снаружи, и изнутри. Готовиться к лекциям не надо.