Удивление перед жизнью. Воспоминания
Шрифт:
Как нежна и сильна любовь людская
И прозрачна, как хрусталь.
Чуть заденешь ее, играя.
Разобьешь, и это жаль.
Так уж всегда бывает —
Чем любовь твоя нежней,
Так уж всегда бывает —
Чем нежней, тем скорей
Она разбиться может навсегда…
Гробовая
Спасибо дающим нам свет.
Качалов
Все-таки я очень счастливый человек! Каких замечательных людей мне довелось встретить! Пусть даже я не был с ними знаком, а только видел, например, на сцене – как великолепного Василия Ивановича Качалова… Нет, о том впечатлении, которое он произвел на меня, я хочу рассказать отдельно!
Театр, очевидно, был моей судьбой. Ведь не собирался я стать актером. Сначала работал на текстильной фабрике и думал, что, может быть, пойду трудиться именно в эту область. Выучусь и буду каким-нибудь инженером, или техником, на худой конец.
Потом я работал в слесарных мастерских. И надо сказать, с удовольствием. Мне нравилось работать на любом станке, на который меня ставили. И я думал, что, может быть, буду каким-то мастером в этом деле, но ничего не вышло.
Я поступил учиться и учился целый год в индустриальном техникуме, на электротехническом отделении, но электрик из меня тоже не получился. Проучился я год и ушел из этого очень хорошего техникума. Увлекся театром.
И тогда-то мы своими силами создали в Костроме театр для детей, ТЮЗ.
Я с головой в это дело ушел. И день и ночь жил только театром. А потом поехал в Москву в театральную школу учиться на актера.
Но еще до приезда в Москву я часто слышал о московских театрах от старших, от родных и знакомых. Особенно много говорили о МХАТе. И, рассказывая о нем, выделяли одного актера – Василия Ивановича Качалова. О нем говорили взахлеб. Рассказывали, какой это замечательный, великий актер. И моя заветная мечта была увидеть это чудо на сцене.
И вот в 34-м году я поступаю учиться в театральную школу при Театре Революции и, конечно же, мечтаю скорей, как можно скорей пойти в МХАТ и посмотреть на того, о ком я так много слышал.
Василий Качалов
Первый спектакль, который я увидел, был «У врат царства» К. Гамсуна. Там играли Качалов, Еланская, Орлов, ну, может быть, еще кто-то, но я сейчас не помню, потому что прошло больше шестидесяти лет.
Я плохо запомнил пьесу, потому что не отрываясь смотрел на Качалова: подумать только, я вижу его живым, вот прямо живым на сцене! Он играл Ивара Карено. Это был образ человека благородного, человека ученого, в какой-то степени даже эстета.
Вышел я из театра счастливый, что видел живого Качалова. У меня все, конечно, заслонил именно он, его тембр голоса,
Следующий спектакль, в котором, я его довольно скоро увидел, был «На дне», где он играл Барона. И вот тут уж я пришел просто в какой-то невероятный восторг. Он играл босяка, человека, опустившегося на самое дно жизни, обтрепанного, с какими-то волосами-перьями на голове, картавящего – словом, это был совершенно другой человек. Невозможно было себе представить, что в пьесе «У врат царства» играл тот же самый актер. Это была метаморфоза, это было какое-то чудо. Все играли хорошо. Конечно, «На дне» в Художественном театре – спектакль известный, но Качалов – это было что-то невероятное. И я убедился, что он гений. Я не видел никогда такого перевоплощения из одного образа в другой, совершенно противоположный. И долго ходил под впечатлением игры Качалова в этом спектакле. Все думал: ну как же можно из такого рафинированного интеллигента, как Ивар Карено, превратиться в настоящего, из самых трущоб, падшего человека. И тогда я совершил такую акцию, что ли. Я написал письмо Качалову. Поклонников у него были тысячи, я слыхал, что по ночам, вернее к концу спектакля, во дворе и около ворот театра сбивались целые толпы, чтобы только видеть Качалова, когда он выходит. Я не стоял у этих ворот, не ждал, когда он выйдет, я написал ему письмо. Наверное, это было детское, наивное, восторженное письмо. Я писал, в каком я восторге от такой изумительной игры, от такого чуда.
Забегу немножко вперед и скажу, что позднее я видел Качалова в концерте, на сцене бывшего Незлобинского театра, тогдашнего филиала Большого. Он читал сцену сразу за двух человек: за Барона и, кажется, вот, к сожалению, память меня подводит, не то за Сатина, не то за Бубнова, а может, еще за кого-то. Он сидел на стуле и вел диалог. Я закрывал глаза и слушал и, как говорится, давал голову на отсечение, что на сцене два человека, а это был один – Василий Иванович Качалов.
Так вот, я немножко отвлекся в сторону. Продолжаю о моем письме.
Я писал, какое он произвел на меня впечатление и как я счастлив, что видел его на сцене. Но так как жилища у меня не было, обратный адрес указал такой: Москва, Главный почтамт, и фамилию свою. Каково же было мое удивление, когда через какое-то время, ну, не знаю – две недели, месяц может быть, придя на почтамт на улице Мясницкой взять корреспонденцию, которую мне все-таки присылали из Костромы мои друзья, я получаю письмо от Василия Ивановича Качалова.
Это что-то невозможное. Я открываю конверт – там его фотография великолепная и надпись: «В. Розову привет от В. Качалова». Вот эта открытка с надписью у меня и сейчас стоит на столе.
Я уже вспоминал о том, как вернулся с войны и вошел в свою келью Зачатьевского монастыря, где я тогда жил и откуда ушел на фронт. Все пожитки, что там были, – все исчезло, но громадный ящик из-под папирос со всяким хламом уцелел. И среди этого хлама я нашел карточку с надписью Василия Ивановича Качалова. Вот она сейчас стоит у меня на столе в рамке.
Впоследствии я видел Качалова во всех ролях, которые в то время он играл. Вплоть до последней – Захара Бардина в пьесе Горького «Враги». И был, как всегда, поражен: вот вышел Захар Бардин, старый барин, и я не сразу понял, что это Качалов, пока он не заговорил. Голос у него был просто чудо, хотя он его менял согласно роли, но этот голос нельзя было не узнать. Пресса тогда писала, что лучшая удача театрального сезона – это Захар Бардин в исполнении Качалова.