Уединенное жилище
Шрифт:
XLVI. Жестокий план
Расстроенный, опечаленный и взбешенный Урага вернулся в свою палатку, позвал Роблеса и вылил на него всю злобу за его неудачный совет. В конце он сказал:
— Ну, а теперь я раскрою вам свой план, на который намекал, когда вы мне так неудачно дали свой совет. Прежде чем приехать сюда, я многое подготовил. Помните, я сказал, что не возьму с собой в обратный путь пленников, а прикончу их здесь? Для этой цели я обратился к Лизарду, вождю тенавов, но таким образом, что он не будет иметь от меня лично никаких приказаний.
И Урага рассказал своему адъютанту все то, что читателю известно из его письма к Барбато.
— Теперь, господин адъютант, я надеюсь, вы поняли меня?
— Совершенно! Однако, вы ловко устроились!
— Именно ловко! — с отвратительной гримасой подтвердил Урага.
XLVII. Неудача
Вернувшись к своему первоначальному жестокому плану, Урага нетерпеливо дожидался его осуществления.
Выйдя из палатки, он направился к месту расположения ночного дозора. Он подошел к подзорной трубе и стал смотреть в нее. Через какое-то время он вдруг увидел всадника на муле. Присмотревшись, он узнал в нем Хосе — одного из своих гонцов, посланных с письмом к Барбато.
— Что это значит? — прошептал Урага. — Почему Хосе возвращается один, и где же Педрильо?
В это время всадник подъехал.
— Где Педрильо? — спросил озабоченно Урага.
— Утонул, — ответил Хосе. — Его унесло водой во время урагана. Бедный Педрильо!
Урага задумался. Так хорошо затеянный план, очевидно, рухнул.
— Но вы доехали до места расположения тенавов?
— Да, господин полковник, но Педрильо не смог передать письмо ни Лизарду, ни Барбато, так как они оба убиты. Племя тенавов постигло огромное несчастье. Белые перебили их воинов. Все племя в горе и трауре; женщины выкрасили себя черной краской и остригли волосы. Спасшиеся воины рыдают и не выходят из своих жилищ.
— Но письмо им Педрильо передал?
— Да, но они не смогли прочесть его, так что он рассказал его содержание. Но индейцы отказались исполнить ваше приказание. Они слишком напуганы, ждут нового нападения и собираются бежать.
Не дослушав последних слов Хосе, Урага торопливо направился к лагерю. Его план рухнул, надо было изобрести другой.
XLVIII. Военный суд
В первый момент охватившего его отчаяния и разочарования Урага хотел сорвать свою злобу на Миранде, убить его. Но потом он передумал и приказал послать к себе адъютанта.
— Садитесь, товарищ, — сказал он входившему Роблесу, — мы с вами должны изобразить военный суд. Мой план, о котором я вам говорил, провалился, и я должен прибегнуть к иному способу для достижения моей цели. Надеюсь, вы мне не будете противоречить и во всем со мной согласитесь?
— Само собой разумеется, господин полковник.
— Итак, объявляю заседание суда законченным и выношу приговор изменникам правительства. Мы единогласно приговорили их к смертной казни. Теперь лишь остается привести приговор в исполнение. Позовите сержанта.
— Сержант, — сказал Урага вошедшему улану, — вам предстоит очень важное дело. По имеющимся у нас данным, мы, лейтенант Роблес и я, судили полковника Миранду и доктора Просперо как изменников и приговорили к смерти обоих. Прикажите солдатам зарядить карабины и быть готовыми к исполнению приговора. Чтобы все было готово через десять минут! Ну, а я буду, — обратился он к адъютанту, — зрителем этой хорошенькой комедии!
И, рассмеявшись своей отвратительной шутке, негодяй вышел из палатки.
XLIX. Перст Божий
Красные лучи заходящего солнца осветили гребни Кордильер. Как багряные потоки крови, льются они между выступами скал, окаймляющих долину Аламо, где раскинут лагерь отряда Ураги.
В лагере идут деятельные приготовления к гнусной комедии исполнения судебного приговора.
Обе палатки по-прежнему стоят на небольшом расстоянии одна от другой. Возле той, где находится Адель, стоит часовой, полотняная дверь плотно завязана.
В выражении и позе солдат, стоящих поодаль, заметно какое-то тревожное ожидание. Они совершенно тихи и безмолвны, но достаточно нескольких слов, чтобы вызвать среди них смятение. Солдаты знали, что готовится военная экзекуция или, вернее говоря, убийство.
Жертвы этой экзекуции привязаны спинами к стволам деревьев. Не к чему называть их имена. Читатель, без сомнения, знает, кто они.
Перед ними на расстоянии не более десяти шагов расположены в ряд десять человек улан; сзади них Урага и его адъютант. Полковник должен сам подать команду, и на лице его играет злорадная ликующая улыбка. Сверху над утесом кружится стая воронов. Наступила мертвая тишина, такое затишье, какое бывает лишь перед первым ударом грома. Птицы в небе, люди и лошади на земле — все одинаково затихли.
Через какое-то мгновение солдаты по приказанию начальства расстреляют двух себе подобных, причем каждому из них известно, что жертвы невинны, что их заставляют совершить убийство. И между тем ни у одного из солдат не дрогнет рука, ни у кого не шевельнется в сердце доброе, человеческое чувство. Они приучены к слепому повиновению.
— Готовься! — скомандовал Урага.
Карабинеры поднялись.
— Целься!
Солдаты ждут, держа пальцы на курках, одного слова: пли!
Это слово уже давно жжет губы Ураги, но прежде, чем он успел его произнести, раздался залп, разнесшийся громким эхом по долине, и все пространство вокруг пленных заволокло дымом.
Эхо еще не затихло, а Урага уже видит, что весь ряд улан, как подкошенные колосья, лежит на земле.
При виде падающих солдат Урага окаменел от ужаса. Вначале ему показалось, что разразилась страшная гроза и молния убила его улан. Но нет, это была не гроза. До полковника доносились почти беспрерывные выстрелы, и вот они все ближе и вместе с ними десятки голосов, топот лошадей… Прежде чем он успел опомниться, раньше, чем успел броситься бежать, его окружили ранджеры, и он увидел перед собой своего самого страшного врага — Франка Гамерсли! Еще мгновение, и Урага был связан, так же как и Роблес.