Уэверли, или шестьдесят лет назад
Шрифт:
Эту постную личность Уэверли попросил раздобыть ему проводника и верховую лошадь для доставки его чемодана в Эдинбург.
– А откуда путь держите? – спросил хозяин «Светильника».
– Я сказал вам, куда желаю ехать, и не понимаю, какие еще сведения нужны проводнику или его лошади.
– Хм, ахм, – отозвался муж из «Светильника», несколько опешив от такой отповеди, – сегодня общий пост, сэр, и я не могу заниматься мирскими делами в такой день, когда люди должны проникаться смирением, а впавшие в грех – возвращаться на стезю добродетели, как сказал достойный мистер Гуктрэппл, а в особенности тогда, когда вся страна, как правильно заметил драгоценный мистер Джабеш Рентауэл, скорбит о священных договорах, которые сжигают, нарушают и погребают.
–
– Ваш слуга? Нечего сказать! А почему он сам не едет с вами дальше?
Уэверли еще в весьма слабой степени проникся духом драгунского капитана, – я хочу сказать, того духа, которому я всегда был чрезвычайно обязан, когда в почтовой карете или дилижансе приходилось встречать какого-либо военного, любезно бравшего на себя воспитание трактирных слуг и доведение до нормы трактирных счетов. Но все же кое-что от этих полезных навыков наш герой успел перенять за время своей службы в полку, и эта явная наглость его не на шутку взбесила.
– Послушайте, сэр, я заехал сюда ради собственного удобства, а не для того, чтобы отвечать на ваши нахальные вопросы. Можете вы мне достать то, что я прошу? Да или нет? И в том и в другом случае я поеду туда, куда мне нужно.
Мистер Крукшэнкс вышел из комнаты, бормоча нечто невнятное, но отрицательное или утвердительное – разобрать Эдуарду не удалось. Принять заказ на обед вышла хозяйка – тихая, вежливая, старательная и безответная женщина; впрочем, от нее нельзя было ничего добиться относительно лошади и проводника, ибо салическое право простиралось, как видно, и на конюшни «Золотого светильника» note 285 .
Note285
…от нее нельзя было ничего добиться относительно лошади и проводника, ибо салическое право простиралось, как видно, и на конюшни «Золотого светильника»… – Салический закон исключал из престолонаследования лиц женского пола, так как женщина по этому закону не могла наследовать землю. Шутка Скотта подчеркивает бесправие жены трактирщика.
В окно, выходившее на узкий и темный двор, где Каллюм Бег чистил лошадей после дороги, Уэверли услышал следующий диалог между хитроумным пажом Вих Иан Вора и трактирщиком.
– С севера, должно быть, молодой человек? – начал последний.
– Возможно, что и так, – ответил Каллюм.
– И, должно быть, издалека ехали?
– Из такого далека, что я не прочь бы чего-нибудь перехватить.
– Хозяйка, принеси полпинты.
Тут произошел приличествующий обмен любезностями, после чего трактирщик, полагая, что этим актом гостеприимства он отыскал ключ к душе своего постояльца, возобновил допрос.
– Небось такого хорошего виски вы за перевалом не найдете?
– А я не оттуда.
– Да вы же по говору горец.
– Нет, я прямо из Абердина note 286 .
– А хозяин ваш тоже с в?ми из Абердина приехал?
– Угу, когда и я выехал оттуда, – ответил хладнокровный и непроницаемый Каллюм Бег.
– А что это за джентльмен?
– Думаю, он какой-то чин у короля Георга, по крайней мере он все на юг тянет, и денег у него уйма, никогда бедному человеку не откажет и на жилье тоже не скупится.
Note286
Абердин – город у моря, на восточном побережье Шотландии.
– Так ему нужен проводник и лошадь до Эдинбурга?
– Угу, и вы уж поскорее доставайте.
– Гм! Порядочно заплатить придется.
– Э, это ему что.
– Так, так, Дункан, – так вы себя, кажется, назвали, или, может быть, Доналд?
– Да нет же, Джейми..
Мистер Крукшэнкс никак не ожидал такой неустрашимой лжи и совсем растерялся. Немногого добившись от сдержанного хозяина и словоохотливого слуги, он решил вознаградить себя за неудовлетворенное любопытство, обложив налогом как трактирный счет, так и наем лошади. То обстоятельство, что день был постный, тоже не было забыто. В общем, сумма, по-честному причитавшаяся ему за оказанные услуги, была увеличена примерно вдвое.
Каллюм Бег вскоре самолично оповестил Эдуарда о ратификации договора и добавил:
– Старый черт сам собирался ехать с джентльменом.
– Это будет не слишком приятно, Каллюм, и не слишком безопасно, так как наш хозяин, по-видимому, чрезвычайно любопытен. Но путешественнику приходится мириться со всякими неудобствами, А пока что, мальчуган, бери-ка эту монету и выпей за здоровье Вих Иан Вора.
Соколиный взгляд Каллюма сверкнул от удовольствия при виде золотой гинеи, сопровождавшей эти слова. Он поспешил спрятать свое сокровище в кармашек для часов, тут же обругав сложность устройства этого «кисета», как он выразился, в саксонских штанах; а затем, как будто считая, что этот знак внимания требует с его стороны ответной любезности, подошел вплотную к Эдуарду и с многозначительным видом шепнул:
– Если ваша милость считает, что этот чертов виг маленько опасен, мне ничего не стоит им заняться, и все будет шито-крыто.
– Как и каким образом?
– А вот подстерегу его за городом, – ответил Каллюм, – и пощекочу ему окорока скин-окклем.
– Скин-окклем? Это что такое?
Каллюм расстегнул свою куртку, поднял левую руку и выразительным кивком указал на рукоять небольшого кинжала, аккуратно спрятанного в подкладке под мышкой. Уэверли сначала показалось, что он его не так понял; он взглянул на него и увидел на его очень красивом, хоть и слишком смуглом лице как раз ту степень лукавства, которую у английских парнишек таких же лет вызвала бы перспектива обобрать чужой фруктовый сад.
– Бог с тобой, Каллюм! Ты что, убить его хочешь?
– А что? – ответил юный головорез. – Хватит ему жить, если он задумал предавать честных людей, которые заехали к нему в харчевню тратить свои денежки.
Эдуард увидел, что доводы здесь не помогут, а потому попросту приказал Каллюму воздержаться от каких-либо посягательств на личность мистера Эбенизера Крукшэнкса каковому приказу паж подчинился с выражением полнейшего равнодушия.
– Как джентльмену угодно; старый грубиян мне ничего дурного не сделал. Но вот письмишко, которое начальник приказал отдать вашей милости перед тем, как я поеду.
Письмо вождя заключало стихи Флоры о судьбе капитана Уогана, предприимчивый характер которого так прекрасно изображен Кларендоном note 287 . Первоначально он поступил на службу к парламенту, но отрекся от этой партии после казни Карла I. Услышав, что королевский штандарт поднят в Горной Шотландии графом Гленкернским и генералом Миддлтоном, он распрощался с Карлом II, находившимся тогда в Париже, переправился в Англию, собрал в окрестностях Лондона отряд якобитов и пересек все королевство, уже длительное время находившееся под властью узурпатора. Переходы свои он совершал с таким искусством, находчивостью и смелостью, что благополучно слил свою горстку всадников с войсками восставших горцев. После нескольких месяцев отдельных набегов, в которых он прославился своей ловкостью и отвагой, Уоган был тяжело ранен в одной схватке, а так как лекаря достать было негде, так и закончил свою недолгую, но славную карьеру.
Note287
Кларендон, Эдвард Хайд, граф (1609-1674) – английский реакционный политический деятель в период буржуазной революции XVII в., автор мемуаров и «Истории мятежа и гражданской Войны в Англии» (1702 г.).