Уэверли, или шестьдесят лет назад
Шрифт:
– Одна из весьма неприятных сторон этого неприятного дела, – сказал майор Мелвил после минутного молчания, – та, что при наличии столь тяжких обвинений я по необходимости должен просить вас показать мне все имеющиеся при вас бумаги.
– С величайшей готовностью, – сказал Эдуард, бросая на стол свой бумажник и записную книжку, – я просил бы только одну не читать.
– Боюсь, мистер Уэверли, что я не имею права идти на послабления.
– Хорошо, вы увидите ее, сэр, но так как она для вас интереса не представляет, я попрошу вернуть мне ее.
Он достал полученное этим утром и спрятанное на груди стихотворение и передал его судье вместе с конвертом. Майор Мелвил прочел его молча и приказал писцу снять с него копию. Затем он вложил ее в конверт, положил его перед собой, а оригинал с печальным и серьезным видом возвратил Уэверли.
Дав арестованному (ибо таково было теперешнее положение нашего героя) достаточное, по его мнению, время для размышлений, майор Мелвил возобновил допрос и заявил Уэверли, что, поскольку тот возражает против общих вопросов, он будет придавать им настолько частный характер, насколько это позволяют находящиеся в его распоряжении сведения. После этого следствие продолжалось, причем содержание вопросов и ответов записывалось под диктовку писцом.
– Знал ли мистер Уэверли человека по имени Хэмфри Хотон, унтер-офицера драгунского полка, которым командует Гардинер?
– Конечно; он был сержантом в моем отряде и сыном арендатора моего дяди.
– Совершенно верно. И он пользовался в значительной мере вашим доверием и влиянием среди товарищей?
– Мне никогда не приходилось оказывать особое доверие людям такого рода, – ответил Уэверли, – я отличал сержанта Хотона как умного и деятельного молодого человека и полагаю, что за эти качества он и пользовался уважением у товарищей.
– Но через этого человека, – ответил майор Мелвил, – вы поддерживали связь с теми из ваших солдат, которые пришли в ваш полк из Уэверли-Онора?
– Конечно; эти бедняги оказались в полку, состоящем почти исключительно из шотландцев и ирландцев, и обращались ко мне со всеми своими мелкими затруднениями и нуждами; естественно, их рупором служил их земляк и сержант.
– Влияние сержанта Хотона, – продолжал майор, – распространялось, следовательно, главным образом на тех солдат, которые ушли за вами в полк из имения вашего дяди?
– Разумеется; но какое это имеет отношение к настоящему делу?
– К этому я сейчас перейду и очень прошу вас отвечать откровенно. Поддерживали ли вы после того, как уехали из полка, какую-либо переписку, прямым или окольным путем, с сержантом Хотоном?
– Я? Поддерживать переписку с человеком его звания и положения? Каким образом и с какой целью?
– Это вам предстоит объяснить. Но не посылали ли вы к нему, например, за какими-нибудь книгами?
– Вы напомнили мне незначительное поручение, – сказал Уэверли, – которое я дал сержанту Хотону, потому что мой слуга был неграмотный. Вспоминаю, что я письменно просил его выбрать несколько книг, список которых я ему послал, и направить их на мое имя в Тулли-Веолан.
– А какого характера были эти книги?
– Они относились почти исключительно к изящной литературе, я предназначал их для чтения одной молодой особы.
– Не находились ли среди них трактаты и брошюры, направленные против правительства?
– Там было несколько политических трактатов, в которые я почти не заглядывал. Они были посланы мне одним добрым другом, которого следует более уважать за его сердце, нежели за благоразумие или политическую проницательность; мне они показались скучными сочинениями.
– Этот друг, – продолжал настойчивый следователь, – некто мистер Пемброк, священник, отвергший присягу, и автор двух крамольных сочинений, рукописи которых были обнаружены в ваших вещах.
– Но в которых, даю вам честное слово джентльмена, я едва ли прочел шесть страниц.
– Я не королевский судья, мистер Уэверли, материалы вашего допроса будут переданы в другую инстанцию. Но перейдем к дальнейшему – знаете ли вы лицо, известное под именем Ушлого Уилла, или Уилла Рутвена?
– Никогда до настоящего момента не слышал такого имени.
– Не поддерживали ли вы через это или какое-либо иное лицо связи с сержантом Хэмфри Хотоном, подговаривая его дезертировать вместе со всеми солдатами его полка, которых ему удастся склонить на это дело, и присоединиться к горцам и другим мятежникам, поднявшим в настоящее время оружие под водительством молодого претендента?
– Уверяю вас, что я не только совершенно неповинен в заговоре, в котором вы меня обвиняете, но он ненавистен мне до глубины души, и я не пошел бы на такое предательство ни ради трона для себя, ни для того, чтобы возвести на него кого бы то ни было другого.
– Однако, когда я рассматриваю этот конверт, надписанный рукой одного из тех впавших в заблуждение джентльменов, которые в настоящее время восстали против своего отечества, и вложенные в него стихи, я не могу не найти некоторой аналогии между упомянутым мною предприятием и подвигами Уогана, которые автор, по-видимому, ставит вам в пример.
Уэверли был поражен этим совпадением, но заявил, что желания или ожидания автора письма нельзя рассматривать как доказательство совершенно химерического обвинения.
– Но, если меня не обманывают мои сведения, за время вашей отлучки из полка вы находились то в замке этого горского предводителя, то в замке мистера Брэдуордина из Брэдуордина, также поднявшего оружие в пользу этого несчастного дела?
– Я и не собираюсь скрывать этого; но я самым решительным образом отрицаю какое-либо участие в их замыслах против правительства.
– Но вы, я полагаю, не станете отрицать, что вместе со своим хозяином Гленнакуойхом присутствовали на сборище, где объединилось большинство сообщников его предательства, чтобы под предлогом большой охоты согласовать свои мятежные планы?