Уездный город С***
Шрифт:
Почему начальство столь строго следит за цветом формы – объяснения имелись разные, от смешных до вычурных, но Шерочке с Машерочкой всегда казалось самым правдоподобным то, что белые кители полицейских очень нравились государю, он даже сам носил подобный. И казалось бы, где император, а где – рядовые служащие полиции; но стремление угодить самодержцу порой принимало странные формы.
– Титов, Натан Ильич, поручик, жiвник, – коротко представился он.
Служащие сыска опомнились, какое-то время ушло на взаимные расшаркивания. Поручик приложился к руке поднявшейся с края стола Элеоноры, крепко пожал ладони Владимиров,
Брамс всё это время наблюдала за ним пристально, напряжённо, с прокурорским недобрым прищуром. Пока поручик расшаркивался, пока выяснял, что в городе из служащих уголовного сыска в настоящий момент присутствует ещё только Адам Чогошвили, который находился сейчас где-то в здании Департамента, а остальные следователи по долгу службы разъехались по губернии…
Наконец, Натан не выдержал подобного внимания и поинтересовался:
– Аэлита Львовна, что-то не так?
– А? – вщевичка вздрогнула, будто очнувшись, обвела фигуру поручика взглядом и со вздохом сообщила: – Не понимаю. И голова, и мундир – что я не так сказала?
– Аэлита, позовёшь Адама? – поспешил вмешаться Машков. – У тебя это лучше получается.
– Да, конечно, – опомнилась девушка, которая именно это и собиралась сделать до явления Элеоноры, и принялась расправлять листок, до сих пор лежавший перед ней.
Потом взялась за угольный карандаш, и бумага запестрела крупными печатными буквами, покрылась путанным узором линий и непонятных символов. Закончив с этим, девушка сложила из листка бумаги маленький самолётик. В этот раз доставать флейту Брамс не стала, а, по-простецки засунув оба мизинца в рот, издала резкий, переливчатый свист, после чего, не поднимаясь с места, запустила лист бумаги в полёт. Тот сделал плавный круг по комнате и, резко спикировав, выскользнул в широкую щель под дверью.
Титов проводил самолётик взглядом и с некоторым стыдом признал, что напрасно не верил полицмейстеру: вщевичка и вправду оказалась хороша. Наверное, лучше всех, с кем ему доводилось работать: всё же уголовный сыск обыкновенно не являлся пределом мечтаний людей с такими талантами. Вот этот фокус с самолётиком, который Аэлита проделала играючи, без подручных средств и заготовок был доступен единицам и говорил как об исключительно сильном даре, так и о редкой умелости, каковую трудно заподозрить в столь молодой особе. И верно – гений.
– Скажите, Натан Ильич, как вы находите наш город после столицы? – светским тоном осведомилась Элеонора.
– Прекрасно, очень симпатичный и тихий, – вежливо ответил тот.
– Вы потому и решили покинуть Петроград, устали от суеты? – ещё больше оживилась она.
– В некотором роде, – чуть улыбнулся Титов. – От суеты, да и климат вот переменил.
– Климат стоило менять на Севастополь, – со знанием дела заявил Шерепа. – У нас там море, красота! Вот где жизнь!
– А что же заставило вас, Владимир Семёнович, оставить море и перебраться в эти места? – полюбопытствовал в свою очередь поручик.
– Укачало, – рассмеялся тот. – Наскучило, знаете ли…
– Не слушайте вы его, – оборвала следователя Элеонора. – Он сюда переехал
– Наверное, потому, что учебное заведение кончал военное, а не медицинское, – с лёгкой ироничной улыбкой отозвался Натан.
– Так вы, наверное, и в Великой войне участвовали? – продолжила расспрашивать Михельсон.
– Немного, – уже вполне явственно усмехнулся поручик. – Да что я там навоевал, всё больше с бумажками, – он махнул рукой, сделав вид, что не заметил, как скисла на этих словах Элеонора и каким задумчивым, недоверчивым и малость насмешливым взглядом окинул его Машков, прошедший Великую войну вольноопределяющимся. И проговорил, меняя тему: – Расскажите мне лучше подробнее, как в губернии обстоят дела с уголовными преступлениями? Так ли всё сонно, как уверяет Чирков?
– Ну да, сонно, – хохотнул Шерепа. – Слушайте его больше!
Мужчины, порой привлекая Элеонору в роли справочного бюро, обсуждали служебные дела, находя друг в друге если не дружеское расположение, то по меньшей мере уважительную приязнь. Титов радовал новых сослуживцев отсутствием спеси, Владимиры его в свою очередь – крепким знанием дела. Всё же Чирков, поминая уголовный сыск, сгустил краски или даже зачем-то сознательно польстил Натану: может, некоторые современные методы и тонкости до провинции ещё не добрались, но следователи были совсем не глупы и, главное, весьма опытны.
Аэлита не принимала участия в общей беседе. В первую очередь она окончила чтение «Академического вестника», отложенного на время встречи с полицмейстером, а после занялась собственными рабочими записями: необременительную (ввиду непостоянства) службу в полиции Брамс успешно совмещала с чтением лекций в Федорке и научными изысканиями, в том числе с написанием докторской работы, так что трату времени на пустые разговоры она считала расточительством.
Но всё равно нет-нет да и возвращалась мыслями к петроградцу, и бросала на него косые взгляды, и настроение её всё больше портилось, хотя Аэлита и сама не могла бы объяснить почему. О событиях в кабинете полицмейстера Натан не упомянул и словом, недавних страхов Брамс не оправдывал, её тогдашней растерянностью не забавлялся и был исключительно вежлив, улыбчив, доброжелателен и остроумен. Через полчаса он совершенно покорил Элеонору, был уже на «ты» с обоими Владимирами, и только Аэлита, с сосредоточенным видом отгородившаяся столом от сослуживцев, находилась за пределами его внимания.
Наверное, вот эта лёгкость, недоступная ей самой, и сердила Брамс, вкупе с недавно проявленной решимостью и умением быстро думать в мгновение опасности. Поручик Титов до обидного походил на героев пресловутых приключенческих книг, любимых вщевичкой, и Аэлита страшно ему завидовала.
Вскоре явился и Чогошвили, бережно сжимавший в руке бумажный самолётик. Энергичный, очень разговорчивый, обаятельный и улыбчивый, притом надёжный и готовый всегда прийти на выручку, Адам всего полгода как прибыл из Москвы, где окончил правовое училище по направлению сыскного дела, и за это время снискал общую любовь Департамента, особенно его прекрасной половины. Он уверял, что является потомком княжеского рода, но и сам, кажется, относился к этой мысли с изрядной долей иронии.