Угарит
Шрифт:
Там, за дверью, опять кричали, и довольно громко. Но голова гудела, слов я не мог разобрать, и уж тем более – осознать, кто там кричит и зачем. Да и какая разница? Мне бы воды… и чтобы руки развязали.
Дверь за моей спиной распахнулась. Я медленно повернулся на бок, запрокинул голову… Там стоял какой-то мужик, которого я прежде не видел. Ах, да, был базар, были какие-то идолы. Была Юлька – где она? А этого мужика не было.
– Очнулся, мертвый пес? – спросил он меня незло, даже с интересом.
– Сам
– Дерзишь, – покачал он головой с усмешкой, – а ведь ты в моих руках. Пить, наверное, хочешь?
– Хочу, – согласился я.
– А я могу дать тебе воды.
– Ну так дай.
– А могу и не дать.
Я промолчал.
– Ты должен называть меня своим господином.
– Дай попить и развяжи меня – назову. Жалко мне, что ли?
– Нет, ты сначала смирись.
– Где моя… моя женщина? – спросил я о другом, о том, что было намного важнее.
– А кто ее знает. Она не твоя. У беглого раба нет ничего своего, кроме жизни, и та принадлежит его господину. А господин твой – я.
– В первый раз тебя вижу, – ответил я, – и рабом не бывал от рождения.
– Да, ты не похож на раба, – неожиданно согласился он, – ну так пить-то будешь?
– Да, мой господин, – ответил я. В конце концов, так можно назвать и просто человека, с которым хочешь быть подчеркнуто вежлив, – только развяжи меня.
– У меня в руках меч, – предупредил он, – а за дверью стоит мой другой раб. И у него тоже меч.
– Ты боишься меня, мой господин?
– Какой ты дерзкий… Нет, но я говорю тебе о том, что…
– Не бойся, – оборвал его я, – сейчас я ненамного сильнее того самого дохлого пса, которого ты упоминал. И нет у меня привычки нападать на тех, кто даст мне свободу, воду и хлеб.
Про хлеб это я удачно ввернул, как солдат из притчи (вот разве что переночевать было где). Есть не хотелось совершенно, но силы следовало копить и беречь. Время для рывка – явно не сейчас. Сейчас время для рекогносцировки.
– И хлеб, – рассмеялся он, – ну давай, развяжу. Ты говоришь как свободный. Придется тебе учиться другим словам в доме твоего рабства…
Приговаривая так, он распутал ремни, стягивавшие мои голени, а затем и другие, на запястьях. Я сел (голова кружилась, картинка перед глазами плыла – сотрясение мозга мне устроили нехилое). Размял руки, восстанавливая кровообращение, затем и ноги, с достоинством, никуда не торопясь и не глядя даже на кувшин, который он поставил передо мной. Кто бы он ни был, впечатление обо мне он составляет прямо сейчас – и не должен я выглядеть дохлым псом, в самом деле.
– Ты же хотел пить? – удивленно спросил он.
– И сейчас хочу, – кивнул я и взял кувшин. Вода была… да уж ладно, какая была,
– Пес в своей блевотине, – удовлетворенно сказал он.
Я спокойно прополоскал рот, сплюнул ему же под ноги и вылил остатки воды себе на лицо. Как ни странно, полегчало.
– Собак, я смотрю, ты любишь. Все время о них говоришь, – пошутил я.
– Кто ты и откуда? – спросил он, не оценив шутки.
– Имя мне Бен-Ямин, отец мой из колена Вениаминова. Жили мы далеко отсюда в стране Рос, откуда и мать моя родом. Теперь с наложницей моей иду в город Давида, чтобы увидеть великого царя, которого дал Бог народу своему, Израилю.
– Есть ли в Дане те, кто тебя знает? – спросил он.
– Нет, – ответил я.
– Ждет ли тебя кто-то при дворе Давида?
– Нет.
– Ну, вот видишь, – снова усмехнулся он, – и на нашем базаре ты затеял мятеж. Оскорбил наших богов, избил торговцев…
– Торговцев я не бил, – возразил я.
– Да что теперь спорить. В общем, камнями побить тебя – самое оно. За одних богов.
– А ты-то сам кто будешь, добрый человек?
– Имя мое тебе знать ни к чему, – ответил он, – я один из господ Дановых, из тех, кто решает дела в этом городе.
– Отошли меня лучше к царю. Он рассудит.
– К какому царю? Много на свете царей. Не пришел ли ты от Хирама, царя Тирского?
– Мне к Давиду. Не он ли правит в земле Израильской?
– В городе Дан правят господа Дановы, – отрезал он, – не было у нас царя со дня выхода нашего из земли приморской, и отныне нет. Да и ты для Давида – никто. И выговор у тебя не таков, как у сынов Вениаминовых. Похож ты на лазутчика из вражеского города, и убить тебя – самое было бы верное.
Я молчал. Возразить было нечего. Ясно было одно: хотели бы убить на самом деле – уже бы справились, с этим у них тут просто. Значит, игра продолжается. Ну, а мой сановный собеседник пожевал губами и продолжил:
– Слушай меня внимательно, чужеземец. Хотели торговцы на базаре побить тебя камнями – я тебя спас. Пришлось, конечно, потратиться. Оставаться тебе тут и вправду не стоит, за жизнь твою не дадут и дохлого… в общем, не долго она продлится. А я спасу тебе жизнь. Я продам тебя в рабство купцу из других земель.
– А просто так отпустить? – спросил я как будто наивно.
– А кто мне заплатит?
– При мне было серебро, – ответил я, – и хороший меч.
– Так теперь же нет, – ответил он, – серебро твое пошло на умилостивление торговцев.