Углич. Роман-хроника
Шрифт:
Давно он не был на боярском пиру: знать прохладно относилась к ближнему боярину и не искала с ним встреч. А тут отменный случай подвернулся: надо использовать пир в свою пользу. Очаровать бояр своими «государственными» речами и привлечь на свою сторону, пообещав им кое-какие новые льготы. То-то поутихнут, то-то перестанут возводить на него всякую хулу.
Но на пир Годунову не пришлось ехать. Утром, едва истопники печи затопили, торопко прибежал новый осведомитель и принес страшную весть. Борис Федорович немешкотно отправился к начальнику Сыскного приказа и удовлетворенно
«Наконец-то Мстиславский у меня на крючке. Тихоня, ишь, что надумал! Не зря говорят: в тихом омуте черти водятся».
Дядя и Борис Федорович постарались, чтоб о злом умысле прознала вся Москва. Приверженцы Годуновых, - московские служилые люди и городовые дворяне - разгневанно зашумели. Двор всколыхнулся.
Дмитрий Иванович Годунов и большой думный дьяк Посольского приказа Андрей Яковлевич Щелкалов начали готовить «великий сыск».
Старый князь Иван Мстиславский оробел. А шум на Москве всё ширился, становился всё громозвучнее и неистовей.
Годунов пригласил, повергнутого в ужас, Мстиславского во дворец и сухо молвил:
– Дело твое худо, князь. Коль суд затею, вина твоя сыщется. Наверняка на дыбе98 повисишь. Но зла на тебя не держу, не хочу сраму Гедеминовичу. А посему, князь, советую тебе по доброй воле уйти на покой в келью.
И Мстиславский послушался. (Он и словом не обмолвился о «каликах перехожих»). Под именем старца Ионы постригся в Кириллов монастырь.
Михайла Федорович Нагой и Тимоха Бабай, тем временем, отсиживались в избе Гришки. Выходить на улицу было опасно: по всей Москве рыскали государевы стрельцы и земские ярыжки. Борис Годунов, как и прежний грозный царь, «выметал боярскую крамолу».
Но Михайла Федорович оставался в избе площадного писца не из-за опасности: под видом нищего Христа ради, из Москвы можно было легко выбраться. Дело было в другом. Царь Федор Иванович всё еще не поправился, и в церквах каждый день шли заздравные молебны. Надо было во чтобы-то ни стало дождаться какого-то исхода. Он, Нагой, покинет Москву, когда царя оставит недуг, а ежели Федор Иванович скончается, то Михайла открыто пойдет на боярскую Думу и объявит малолетнего царевича Дмитрия наследником престола. Пойдет тотчас, дабы вероломный Борис Годунов не успел перехватить его предприимчивый шаг.
* * *
А Годунов зря времени не терял. Пока царь недужил, и вовсе был неспособен вершить государевы дела, Борис Федорович развернул бурную деятельность. Его не покидали радужные мысли:
Нет Бельского.
Нет Романова.
Нет Мстиславского.
Подле трона остался всего лишь один родовитый из родовитых, знатный воевода и ратоборец - князь и боярин Иван Петрович Шуйский.
Он не простил Годунову чернеческого куколя Мстиславского. Иван Петрович сурово говорил земцам:
– Мы лишились одного из самых высокочтимых бояр. Царь - игрушка в руках худородного Бориса. Ужель и дальше терпеть Годуна?
– Всё зло и беды от него!
– стукнул посохом князь Иван Воротынский.
– Мочи нет терпеть Бориску!
– затряс сивой бородой боярин Василий Голицын.
– Подмял под себя глупца Федора, Ирод!
– вскочил с лавки боярин Иван Шереметев.
Гвалт в хоромах!
– Браню делу не поможешь!
– властно остановил расходившихся бояр Иван Шуйский.
– Годуна надо рубить под самый корень.
– Норовили, князюшка, но как?
– А вот как, бояре. Бориска силен своей сестрой Ириной. У царицы державный ум, но Ирина бесплодна. Не нужна Руси такая царица. Державе нужен наследник. О том еще Иван Грозный помышлял. А посему - бить челом государю о разводе с царицей. Бить челом всенародно! Пусть Федор Иванович выберет себе новую царицу. Ирину же - в монастырь! А Бориска без Ирины, что телега без колес. Тут ему и конец.
На том и порешили.
К челобитной руку приложили члены Боярской думы, митрополит Дионисий, архиепископ Крутицкий Варлаам, гости99 московские, известные торговые люди. Чуть ли не вся Москва печаловалась о бездетном царе Федоре.
Царь же души не чаял в Ирине; она была для него и матерью, и ласковой женой, и доброй нянькой. Привязанность государя к «Аринушке» не ведала границ, он и думать не хотел о разводе.
Еще Иван Грозный пытался разорвать брачный союз, но Федор горько заплакал и хотел на глазах царя удавиться, привязав шелковый кушак к паникадилу. Государь напугался: совсем недавно он смертельно зашиб сына Ивана, и вот теперь Федор в петлю кидается. Отступился, пожалел…
Прослышав о затее бояр и духовных пастырей, Федор Иванович страшно разгневался. Таким его во дворце еще никогда не видели: обычно тихий, набожный царь пришел в буйство.
Годуновы и их доброхоты уговорили царя наказать обидчиков.
– То дело изменное! Ну-ка, на матушку царицу поднялись, - говорили они.
– Видит Бог, будет еще у государыни наследник, и не один. Не оставит Господь своей милостью… А всё Дионисий да Шуйские. Князья, чу, с поляками да с Литвой сносятся. Там паны и князья живут вольно, королей не почитают, вот и бояре на то зарятся. Андрей Шуйский на литовский рубеж ездил. Будто-де на охоту, а сам к панам. Иноверцев Шуйские на Русь призывают. Сыскать измену!
Шуйские, почувствовав беду, подняли торговый посад на мятеж, но разгромить двор Бориса Годунова не удалось: правитель собрал внушительные силы стрельцов и пушкарей.
На бояр, князей церкви, московских гостей и торговых людей легла тяжкая «государева» опала.
Митрополит Дионисий лишен архиерейского сана, пострижен в иноки и сослан в Новгородский Хутынский монастырь.
Крутицкий архиепископ Варлаам заточен в Антониев монастырь.