Уго Чавес. Одинокий революционер
Шрифт:
Иностранцу, приезжающему на работу в Каракас, приходится порядком поездить, чтобы выбрать подходящее «местожительство». В 1980-е годы наиболее спокойным и привлекательным для иностранцев районом города была Флорида, с элегантными кинтами (коттеджами) и многоэтажными домами, которые поражали модернистскими зеркально-бетонными линиями и плоскостями. Над тихими улицами нависал плотный зелёный шатёр, спасавший от палящего солнца и внезапных ливней.
На четвёртом году революции желающих селиться в районе Флориды стало меньше. Причина — рост преступности. Поэтому здесь исчезли многие магазины, закрылись или понизили свой класс рестораны и кафе, а по периметру жилых домов были возведены каменные ограждения с колючей проволокой под электрическим током и с бетонными будками охранников. Окна квартир до третьего-четвёртого
В посольстве России мне сказали, что наиболее безопасными для обитания иностранцев считаются столичные районы, расположенные на возвышенностях. Urbanizaciones —так называются эти жилые зоны, своего рода белокаменные крепости-кондоминиумы, добраться до которых можно только по извилистым дорогам под неусыпным контролем полиции и частных охранных служб.
В дни острой, к счастью словесной, конфронтации между чавистами и оппозицией в «горных кондоминиумах» жильцы несли ночные дежурства, строили баррикады, создавали запасы продуктов и питьевой воды на случай нашествия «чавистских орд». Муниципальные и домовые активисты рекомендовали жильцам вооружиться. Конечно, чависты и не помышляли об атаках на urbanizaciones,но лидеры оппозиции считали, что страх — наилучшее средство для консолидации «сил сопротивления».
В «горных кондоминиумах», может, и безопаснее, но для размещения корпункта они не годятся. Подходящий район я выбрал по совету китайского коллеги, корреспондента газеты «Женьмин жибао»: «Спокойнее всего в Чакао. Это эпицентр оппозиции. Порядок там наводят железной рукой, повсюду муниципальная полиция, патрули, охрана в штатском. Безопаснее места не найдёшь».
Как оказалось, самым сложным за время моей журналистской работы в Венесуэле стало сохранение «нейтралитета» по отношению к противоборствующим сторонам — чавистам и оппозиции. И те и другие ревниво относились к проявлениям симпатии к «противнику» и если уличали или даже подозревали тебя в этом, то поддержание нормальных рабочих и тем более дружеских связей становилось невозможным.
Моё первоначальное непонимание всей глубины раскола в венесуэльском обществе привело к тому, что я растерял многих хороших знакомых по первой командировке в страну — от политиков и журналистов до тех, с кем поддерживал отношения бытового характера, вне сферы профессиональных интересов. Больше всего меня поразила смена политических убеждений у тех, кого я считал безоговорочно «левыми».
Милейшая Алехандра, прежде лечившая зубы руководству компартии и рядовым пролетариям, во время первого же визита к ней заявила о своём категорическом неприятии «боливарианского режима» и желании ещё активнее бороться с ним. Мои наивные попытки сказать что-то в пользу «режима», хотя бы его очевидных стремлений решить неотложные социальные проблемы, были восприняты Алехандрой как недопустимая ересь. «Как ты не понимаешь, что всё это демагогия и самореклама!» — с гневом воскликнула она.
Венесуэльский директор бюро АПН Аугусто, который когда-то распространял советские информационно-пропагандистские материалы и был награждён орденом «Знак Почёта» за многолетнюю работу на этом поприще, тоже сменил ориентиры и возглавил международный отдел в газете «Расон» («La Raz'on»). Теперь он разоблачает «порочный курс» Чавеса на сближение с Кубой, Китаем и Россией и критикует «популистские режимы», используя «вспомогательные бюллетени» из атташата по печати посольства США. Я себе и представить не мог в 1980-е годы, что camarada Augusto, рекомендованный на работу в АПН компартией, претерпит подобную трансформацию.
Безоговорочную непримиримость к Чавесу проявляли практически все венесуэльцы из лагеря оппозиции. Резкость их оценок словно побуждала продемонстрировать собственную позицию: а ты — на чьей стороне? Что скажешь об этом «чокнутом», этой «горилле», этом «солдафоне»? На первых порах подобные вопросы шокировали, ставили в тупик. Отвечать приходилось уклончиво: только что приехал, не разобрался в ситуации, боюсь ошибиться.
Как правило, собеседник не откладывая дела в долгий ящик пытался «открыть глаза» наивному иностранцу на подлинную сущность Чавеса, его далеко идущие планы по превращению страны в коммунистический сателлит Кубы, оплот арабских террористов и наркокартелей. Дескать, поэтому Чавес и спешит вооружиться до зубов,
Не меньшая политическая осторожность требовалась и в общении с чавистами любого служебного веса и влияния. Повышенную бдительность надо было проявлять к используемой лексике. К примеру, для сторонников Уго Чавеса употребление слова «режим» для обозначения боливарианского правительства однозначно свидетельствует о «контрреволюционности» того, кто его произнёс. И это понятно: лидеры оппозиции с подчёркнутым остервенением произносят слово r-r-r-'e-gimen, аоппозиционные СМИ круглосуточно вбивают в подсознание венесуэльцев, что идеологией «р-р-режима» является «кастро-коммунизм», а его конечной целью — «кровавая тирания».
Свобода слова и все другие свободы гарантированы Боливарианской конституцией. Оппозиция пользуется этим на всю катушку. Каких только «сильных» выражений не звучало (и не звучит до сих пор) из её рядов в адрес «р-р-режима» и его лидера, и всё это без каких-либо последствий.
«Досье» на Чавеса я стал собирать с первых дней пребывания в Венесуэле. Архив быстро пополнялся. Чавес — многоречив, мобилен и динамичен. Его безразмерная повестка дня насыщена встречами, поездками, совещаниями, торжественными церемониями по разному поводу. Он вездесущ в Венесуэле и в неменьшей степени — на международной арене. Нельзя не согласиться с бразильским президентом Инасио Лулой да Силва, который сказал, что ему и другим латиноамериканским руководителям трудно угнаться за Чавесом, ведь «он в политике — как гонщик „Формулы-1“».
В Венесуэле объективный взгляд на Чавеса и происходящие в стране процессы — по большому счёту — редкость. Истину приходится искать, сопоставляя контрастные «чёрные — белые» точки зрения. На этом, кстати, построена информационная концепция самого полемичного еженедельника Венесуэлы «Расон», в котором сталкиваются позиции тех, кто «за» революцию Чавеса, и тех, кто «против». Две ведущие национальные газеты «Насьональ» («El Nacional») и «Универсаль» («El Universal») находятся в оппозиционном лагере. Некогда «розовая» «Насьональ», основанная писателем и публицистом Мигелем Отеро Сильвой, который был близок к венесуэльским коммунистам, заметно поправела усилиями его сына и сейчас почти не отличается от консервативной «Универсаль».
Традиционно независимый курс выдерживает «народная» газета «Ультимас нотисиас» («'Ultimas Noticias»), которую возглавляет, пожалуй, самый объективный журналист Венесуэлы Элеасар Диас Ранхель. На её страницах находят отражение все, даже диаметрально противоположные точки зрения на процессы, происходящие в стране, но взвешенность оценок открыла газете дорогу к широкому читателю и сделала её самой популярной в стране. Газету «Ультимас нотисиас» основал ныне покойный Мигель Анхель Каприлес [6] . Его «Мемуары нонконформиста» я бы отнёс к кругу обязательного чтения для тех, кто старается глубже понять специфику венесуэльской общественно-политической жизни и национального характера. К этому же ряду относятся воспоминания «Написано по памяти» Лауреано Валенильи Ланса [7] , министра внутренних дел в годы диктатуры Переса Хименеса. Обе книги создавались авторами на закате лет и пронизаны горьким чувством обиды на соотечественников, не сумевших оценить их вклад в модернизацию различных сторон жизни в стране. Когда я вчитывался в их закатные исповеди, то не раз возвращался к мысли: не ожидает ли Чавеса подобное разочарование в старости, если он доживёт, вернее, если ему дадут дожить до неё…
6
Мигель Анхель Каприлес(1915–1996) — влиятельный венесуэльский издатель, владелец ряда популярных газет и журналов.
7
Лауреано Валенилья Ланс(1912–1973) — адвокат, писатель, политик. Один из влиятельных деятелей эпохи Переса Хименеса. Из-за преследования властей Четвёртой республики эмигрировал. Умер в изгнании.