Угроза вторжения
Шрифт:
Первый же год работы в агентстве укрепил его убежденность в своей правоте: только полные идиоты искали и платили за личную безопасность, серьезные люди были озабочены защитой сети интересов, частично сохраненной со старых времен, частично созданной заново. Гаврилов не хуже Подседерцева ориентировался в скрытой механике этой сети, знал о временности многих союзов, обреченности кажущихся могучими группировок и истинной силе умело остававшихся в тени. Именно поэтому он отдавал себе отчет в запредельной опасности операции, начатой Подседерцевым.
Изъятие денег, проходивших через МИКБ, кому бы они ни принадлежали и под каким благим лозунгом это ни делалось, необратимо
— Интересный расклад. — Подседерцев отодвинул папки с досье на основных участников операции. — Об этом отмороженном Максимове говорить нечего, воюет в свое удовольствие, пока не пристрелят. Не убьют на очередной войне, сопьется и сдохнет под забором.
А вот Журавлев с Кротовым пара занятная. Кротов полная сирота, у Журавлева отец после войны протянул пять лет. Всего в жизни своим умом и горбом достигли. — Он прикурил очередную сигарету, придвинул поближе пепельницу, полную окурков, и откинулся в кресле. — Кротов вообще уникум. Интернат, где неизвестно чему и как учили, потом вдруг без блата, заметь, поступил в Политехнический. Окончил с красным дипломом, лучшая дипломная работа по экономике. Ну, как беспородного, отправили в какую-то Тмутаракань, инженерить на завод. А там народ воровал самозабвенно. Попытались и Кротова пристроить к делу, а он встал на дыбы. Ему быстренько организовали неприятности. Кончилось тем, что бедолагу уволили якобы за прогул, выселили из общаги. Попытался искать правду — ему организовали срок за нарушение паспортного режима и мелкую спекуляцию. А парень просто с себя последние вещи продавал. Был Кротов дураком, а вышел умным. Заметь, больше на советскую власть ни дня не проработал, представляешь? Стал консультировать «цеховиков». Через десять лет к нему на прием в очередь записывались. Сейчас бы официальным миллионером был, а мы бы его охраняли, как персону государственной важности. Не жизнь, а сказка про совковую Золушку!
— Ага! — подал голос Гаврилов, возившийся с видеомагнитофоном. — Если бы не вторая сиротка — Журавлев. Тихо пошел после армии в КГБ и тихо дорос до подполковника. Вычислил Крота, упек в камеру и разом похерил такую биографию!
— Ох и циник же ты, Гаврилов! — поморщился Подседерцев.
— Конечно, циник. — Гаврилов вернулся на свое место за столом. — Мне же людям в глаза смотреть приходится и улыбаться, хотя знаю, что они лишь марионетки! Тут поневоле растеряешь все человеческое.
— Ладно, не заводись. Лучше скажи, что ты о Журавлеве думаешь. Был лучшим вербовщиком в управлении, талантливый опер. Правда, собачился с начальством, но это оттого, что на голову был их выше. А сейчас он что из себя представляет?
— Два месяца его пасу, а твердого мнения нет. Время меняет людей, — ответил Гаврилов, похлопывая по ладони пультом видеомагнитофона. — Ты из органов не уходил, перепрыгнул из одной конторы в другую. Я, хоть и частник, но тот же опер. А он уже который год на пенсии. Что с ним воля сделала, я не знаю. И никакая наружка и слуховой контроль тебе этого не скажут. Статьи его читал?
— Приносили подборку. Обоснованная критика. Основная мысль: «Все конторские начальники — козлы, а я главный козел, потому что на них двадцать лет корячился».
— Перевертыш он, Боря. На сто восемьдесят градусов. Мозги остались мозгами профессионала, а мораль — гнилого интеллигентика. Богоискательство, общечеловеческие ценности, мораль, покаяние и прочее. Как будто за двадцать лет мало хребтов переломал! Но дело даже не в этом. Он что-то затевает. Вот посмотри. — Гаврилов вытянул руку и нажал кнопку на пульте.
Старые дела
Слепящий луч прилип к лицу, даже на таком расстоянии чувствовался жар, идущий от софита. По лбу скользнула теплая капелька пота и юркнула под оправу очков. Впервые за время интервью Журавлев решился пошевелиться — поправил на носу очки, успев поддеть на палец щекотавшую капельку.
— Ну, слава богу! Я уж думала, вы так и будете сидеть, как Будда. Нам же зрители не поверят. Клиент должен в кадре дрожать от волнения. — Ее лица за слепящим маревом он не видел, но по голосу догадался, что она улыбается.
«Улыбка у девчушки приятная, — подумал Журавлев, вспомнив их разговор на кухне до начала съемок. — Но ни черта не понимает. Я же внутри трясусь мелким бесом. Даже давление подпрыгнуло. Уйдут, нужно будет принять таблетки».
— А это вырежете?
— Вырежем, вырежем, — отозвалась она. — Мы вообще половину порежем. Мои реплики полностью переделаем. Я же не Караулов, чтобы два дня репетировать, а потом выдавать поставленное интервью за «момент истины». Кстати, что такое «момент истины»?
— На языке профессионалов это активный раскол клиента. Говоря по-русски — снятие первичной информации, используя шоковое состояние задержанного.
— Доводилось колоть?
— Неоднократно. — Журавлев достал из портсигара новую сигарету. — Зрелище, честно говоря, не для слабонервных. Сопли, стоны, грязь. Порой кровь. Аборт совести, одним словом.
— Лихо сказано! — Из-за слепящей завесы вынырнуло облачко дыма — Настя тоже закурила. — Кирилл Алексеевич, и все же почему мафия непобедима?
Журавлев глубоко затянулся «Примой», выдул дым в сторону:
— Было время, когда я так не считал. И не только по долгу службы. Был убежден, что нанести смертельный удар можно.
— Уничтожить?
— Нет. Под корень уничтожить можно только в условиях чрезвычайного положения. По спискам, без суда и следствия. Вы Камю не читали?
— Еще застала моду.
— У него в «Чуме» есть прекрасный эпизод. Как только в городе вспыхнула эпидемия и он оказался отрезанным от всего мира, ночью полиция арестовала четыреста уголовников, вывезла за город и расстреляла. Демократия в действии. Пока была нормальная жизнь, с ними играли в бирюльки. Пришла чума — ради покоя всех под нож пустили сотню-другую неблагонадежных. Жестоко? А разве не жестоко отдавать город на откуп уголовникам? По регламенту «особого периода» можно излечить практически все социальные болезни.
— А цена?
— При гриппе вы принимаете таблетки и, надеюсь, не думаете о судьбе маленьких беспомощных вирусов и их детишек, да? Жизнь одних покупается ценой смерти других — это закон. Поэтому рассуждать о цене можно до бесконечности. Если, конечно, вы остались в живых. Уж коль скоро за победу нужно заплатить энным числом жизней, то почему это должны быть жизни лучших членов общества? Последующие поколения склонны к морализаторству. Готов поверить, что они искренне хотят стать лучше своих отцов. Но при этом не следует забывать, что сами-то они существуют исключительно благодаря допущенной несправедливости, на которую они так ополчились.