Уха из золотой рыбки
Шрифт:
Но Верка Карапетова была такой с детства. Мы учились в одном классе, более того, жили в соседних квартирах, в том самом доме, где находился магазин «Рыба», на улице Кирова, нынешней Мясницкой. С младых ногтей Верку отличало редкостное, патологическое занудство и гипертрофированное самомнение. Спорить с ней было делом зряшным, переубедить Карапетову ни в чем никогда не удавалось. Дружить с ней, кроме меня, не хотел никто. Вернее, меня тоже не слишком радовало проводить с Веркой свободное время, она вечно устанавливала во всех играх свои правила, но соседка сама приходила ко мне и приказывала:
– Бросай уроки, пошли в кино. Я считаю, что после
К слову сказать, Карапетова прекрасно училась, и учителя всегда ставили нам ее в пример. В институт мы поступали вместе и оказались в одной группе, вот с того времени и начинает отсчет наша дружба с Ликой. Вернее, это я дружила с Ликусей и Веркой, а они со мной. Между собой девушки не слишком ладили, у них то и дело вспыхивали скандалы, да оно и понятно почему.
Занудная Вера пыталась управлять бесшабашной Ликой. Сами понимаете, ничего хорошего не получалось.
– Подхалимка чертова, преподавательская подлиза, – шипела Лика вслед Вере.
– Как ты можешь иметь дело с этой абсолютно безответственной троечницей? – возмущалась Вера, наваливаясь на меня своим крупным телом. – Имей в виду, тот, кто везде опаздывает, обязательно становится предателем.
Честно говоря, мне намного больше нравилась веселая Лика, чем правильная до тошноты Вера. Но Карапетова активно поддерживала нашу с ней дружбу, и я, тяготясь отношениями, не понимала, каким образом их можно разорвать. А потом произошло событие, в корне изменившее ситуацию.
В середине пятого курса нас неожиданно созвали на внеурочное комсомольское собрание. Когда я, войдя в битком набитый зал, увидела на сцене в левом углу длинного стола Веру, то очень удивилась. Во-первых, Карапетовой десять дней не было в институте, а на мои звонки ее бабушка тихо отвечала:
– Верочка сильно заболела, ангина, ты, Дашенька, не трогай ее пока.
Последний раз я услышала эту фразу накануне вечером, и вот пожалуйста, Карапетова, на вид совершенно здоровая, сидит в президиуме. Вторым странным обстоятельством было то, на каком месте находилась Верка. Она к тому времени стала секретарем комсомольской организации института, готовилась вступать в ряды КПСС и всегда на собраниях восседала в центре. Она же и вела все сборища, наводя на присутствующих зевоту бесконечными, одуряюще правильными речами. Но сейчас Верка жалась в стороне, а главное место занимал Антон Паршиков, который… требовал изгнать комсомолку Карапетову из рядов ВЛКСМ. В первом ряду сидели наш декан, большинство преподавателей и секретарь парторганизации вуза – все с каменными, непроницаемыми лицами.
Я, как всегда, опоздавшая к началу, ничего не понимала и дернула Ваньку Мамлеева:
– Что стряслось?
– Ужас, – вздохнул Ваня и принялся шепотом вводить меня в курс дела.
Чем дольше он говорил, тем больше у меня отвисала челюсть. Родители Веры Карапетовой работали в каком-то НИИ. В семье царил достаток. Честно говоря, я никогда не задумывалась, откуда у Верки прехорошенькая шубка из белки, симпатичные золотые колечки и красивая одежда не советского производства. У меня самой ничего такого не имелось, но моя мать рано умерла, отец исчез из нашей семьи так давно, что, честно говоря, я не уверена, что он вообще был у меня, а бабушка хоть и старалась изо всех сил, но не могла обеспечить безбедное существование себе и внучке. К тому же Фася была картежницей… Впрочем, об этом я уже рассказывала. [5]
5
См.
Но у Веры были и мама, и папа, и бабуля Алла Юрьевна, так что их стабильное материальное положение удивления не вызывало. Имелась у Карапетовых и дача, а год тому назад они, единственные в нашем дворе, приобрели машину «Москвич».
И вот сейчас выяснилась страшная вещь: родители Верки на самом деле занимались спекуляцией, причем торговали Карапетовы не импортными шмотками, не косметикой, не обувью… а валютой: американскими долларами и немецкими марками. Сейчас, когда в Москве повсюду понатыканы обменные пункты, никто и не вспоминает о том, что еще не так давно в нашем Уголовном кодексе существовала статья, предусматривающая исключительную меру наказания за валютные операции.
Родителей Карапетовой арестовали, а нам сейчас предлагалось изгнать Верку из рядов комсомола. Я сидела на стуле, окаменев, а мои сокурсники поднимались на сцену и клеймили Веру позором. Многие использовали подходящий момент, чтобы отомстить правильной Карапетовой. Сама Верка никогда не стеснялась в выражениях, обличая прогульщиков и двоечников.
Когда на трибуну вылезла Лика, мне стало совсем нехорошо. Месяц тому назад, стоя вот на этой самой сцене, Верка, тыча в Лику пальцем, заявила:
– Гнать надо таких из института! Сплошные тройки в сессии, и занятия пропускает.
Я уже собралась услышать, как Ликуся топит Веру, но ее речь потрясла меня.
– Как вам не стыдно! – звенела Лика. – Забыли, что Сталин говорил: «Дети за родителей не ответчики»? Значит, вчера она вам хорошая была, а сегодня дрянь? Нет, это вы тут все сволочи! За что Веру выгонять, а? Да у нее за все годы ни одной четверки, сплошные «отлично».
Зал загудел. Декан принялся перешептываться с секретарем партийной организации. У обоих мужчин уши горели огнем. Председательствующий попытался спихнуть Лику с ораторского места, но она не сдалась.
– Пока до конца не выскажусь, не уйду, – уперлась Лика, – хоть милицию зовите. У нас что, тридцать седьмой год?
– Правильно, – закричали из зала, – при чем тут Верка, если родители гады?
Уши руководителей побагровели. Последней выступала сама Вера, вкратце ее речь выглядела так: о преступных занятиях отца и матери она ничего не знала, но сейчас отрекается от родителей. В комсомоле не оставляйте, а из института не выгоняйте, дайте получить диплом, всего полгода учиться осталось. Затем состоялось голосование, и большинство решило не трогать Веру, оставить ей и комсомольский, и студенческий билеты.
Верка превратилась в парию, дружили с ней теперь только я и Лика. Диплом Карапетова получила, даже с отличием, хотя на госэкзамене декан попытался ее завалить. Но на приличную работу Верку не взяли, она пошла преподавать в самую обычную школу. Вплоть до перестройки Вера работала учительницей, ее не повышали по службе, не выбирали в местком и, естественно, не приняли в партию. За границу, в солнечную Болгарию, она тоже не ездила. И только когда рухнул колосс КПСС, Карапетова подняла голову. Самое интересное, что ее муж Семен был одним из тех, кто первым открыл в столице обменные пункты. Сейчас Вера ни в чем не нуждается, ездит по всему миру, ее крепкое финансовое положение основывается на торговле валютой. Судьба – большая шутница.