Уходящая натура
Шрифт:
Что же? Как только он это понял, сразу же обнаружил слежку. Два каких-то обшарпанных типа средних лет на высокозадой «зубиле» с тонированными стеклами уже раза четыре сопровождали его в поездках от дома до офиса и назад. И это Аркаше совсем не понравилось. Будучи человеком весьма деятельным, он заглянул в Интернет и поглядел в Уголовном кодексе, что ему могут предъявить. Выяснилось, что при желании прокурора или судьи его могут подвести и под банальную кражу — статья 156, и под хищение предметов, имеющих особую ценность по статье 164. А могут и еще чего-нибудь за уши притянуть. А садиться во второй раз Перекрест не
После шести месяцев пребывания в следственном изоляторе — совсем молодым человеком, лет пятнадцать назад, когда бизнес еще считался преступлением, — он, хлебнув всех прелестей камеры, дал себе слово: что угодно, только не в тюрьму. Лучше умереть. Но умирать не хотелось.
Он прекрасно понимал, почему Глущенко обратился в частную контору. Менты такое дело просто не возьмут, а если возьмут — на корню загубят. Потому что они горазды лишь всяческих чикатил искать. И дела невыигрышные тянутся в официальных органах годами или вовсе спускаются на тормозах, пока не будут списаны в «глухари». А частник за деньги будет рыть землю, чтобы нарыть компромат. И отнесет в органы уже сшитое дело. От таких гроссбухов даже в милиции не отказываются. И ведь роют уже. Интенсивно, судя по всему, роют. И непременно откопают все, поскольку есть что откапывать. Как же теперь жить?
Два дня назад он начал обзванивать друзей, пытаясь найти ответ на вопрос. И первый же брякнул ему в шутку: убей всех, и дело с концом. Второму Аркаша звонил уже с другим вопросом. А нет ли, мол, у него на примете какого-нибудь ищущего работу киллера. Обзвонив и перепугав не на шутку пятерых приятелей, Перекрест понял, что в этом вопросе помощников он найдет вряд ли. Но навязчивая идея решить проблему, устранив человека, уже завладела им всецело. И он стал искать контакты самостоятельно. Среди тех, кто, по его мнению, мог либо сам пойти на преступление за большие деньги, либо указать таковых.
— Ну как вам работается на новом месте, Николай Михайлович? — Когда фирма опустела, директор подсел к оставшемуся дежурить охраннику.
— Спасибо. Нормально работается.
— Жалобы, предложения, просьбы? — Директор был сама любезность.
— Спасибо, Аркадий Аркадьевич. Все в порядке.
— Знаете, мне ведь вас рекомендовали знающие люди как очень толкового специалиста в своем деле. — Аркаша полагал, что и его дело вполне может выгореть, но не знал, с какого конца к нему подступиться.
— Спасибо. И вам. И им.
— Вы ведь в Чечне служили?
— Да. В первую кампанию.
— В спецназе ведь, не в штабах?
— Да, повоевать пришлось.
— И убивали?
— Война есть война.
Помолчали. Перекрест наконец продолжил:
— А под трибунал за что?
— Было дело. Начальника в госпиталь отправил.
— Сидели?
— Нет. Только в изоляторе до суда.
— Что суд?
— В дисбат определил. Повезло. Мог и к хозяину загудеть. А так, сами знаете, паспорт чистый…
— Знаю. И то знаю, что на хорошем счету везде, где работали после увольнения в запас. Поэтому и сам на вас рассчитываю.
— Всегда готов помочь. — Коля Иванов почтительно кивнул.
— Тогда у меня к вам деловое предложение. Стоит оно больших денег. Вы не против заработать?
— Смотря сколько и за что.
Аркаша сделал глубокий вдох и даже задержал на мгновение дыхание. Будто ему предстояло нырнуть в обжигающе холодную воду. И нырнул:
— У меня возникли проблемы. Для устранения которых я готов выложить триста тысяч. Нужно убрать двух человек. — И он, видя, как округляются глаза у охранника, спешно добавил. — Долларов, конечно. Сумма немалая…
— Гхм. — Коля будто поперхнулся. Потер рукою подбородок. — Надо подумать. Все зависит от условий. Кого? Кто они такие? Если ребята крутые, из олигархов или из воров — не возьмусь. Эти не прощают. А мне жизнь и покой дороже любых денег.
— Нет. Не олигархи. Один — директор не самой большой фирмы «Космос». Глущенко его фамилия. Я дам фото и все контакты. А второй — директор сыскного агентства «Глория». Некто Грязнов.
— Менты? — помотал головой Иванов.
— Не менты. Частный сыщик.
Коля поцокал языком, похрустел пальцами рук. Даже губами пошевелил, прикидывая.
— Не знаю. Сам не возьмусь. Как-то не нравится это мне. Даже за такие деньги. Но, быть может, через пару дней порекомендую надежного исполнителя.
— И то дело, — обрадовался Перекрест. — Если выгорит, можете рассчитывать на комиссионные.
— Не откажусь.
3
Целоваться они начали в самолете. Пассажиры, среди которых было немало российских туристов, поглядывали на них с улыбкой. А голубки весело щебетали, время от времени звонко хохоча.
— А здорово я придумала? Правда?
— Ты потрясающая женщина. Я давно не встречал таких. Думал, перевелись.
— Каких это? — кокетливо интересовалась рыжая девица.
— Не знаю. — Академик едва ли не впервые в жизни не находил слов. — Решительная, мудрая, успешная, наверное, и в то же время беззащитная и женственная. Нет. Пусть поэты тебе это говорят.
Изабелла обнимала его за шею. Странно, но она чувствовала тягу к этому не слишком красивому мужчине. За последнее время ей поднадоели довольно однообразные на самом деле эксперименты в групповом сексе с братьями и Анной. Она соскучилась по нормальным отношениям между мужчиной и женщиной. Когда ухаживают. Когда чувствуешь себя защищенной. А Борис действительно давал ей возможность почувствовать себя женщиной. И хотя он не совершал глупостей, не дарил алых роз миллионами, не прыгал с парапета в ганноверский городской пруд и не обещал с неба звезд, с ним было удивительно легко. Его могучий интеллект не давил, а будто бы возвышал до своего уровня. И любой, даже случайный, спутник академика испытывал такой подъем, что потом готов был многое отдать, чтобы только почувствовать себя настолько же сильным и энергичным. Белка же чувствовала себя слабой. Не беспомощной, а именно такой слабой, какой и положено быть женщине. И наслаждалась этим ощущением. И была счастлива в эти минуты.
— Да, я мудрая! — хохотала она. — Пусть братцы с Вольдемаром колесят по германщине, а мы рванем в прекрасный Питер.
Академик поморщился:
— Беллочка, прости, но мне неприятно это прозвище великого города. Ленинград — и то лучше. Но правильно называть его следует только Петербургом. А в официальных речах и бумагах — Санкт-Петербург.
— Не понимаю. Всегда был Питером, — удивилась Вовк. — Но если ты хочешь…
— Вот за это тебя и люблю, — засмеялся Дубовик. — Понимаешь ведь, что по большому счету ерунда это. Но уступаешь.