Уик-энд Остермана
Шрифт:
Кто из них разгневался на него? И почему? Он ведь был другом…
Дрожащими руками Кардоун расправил на столе телеграмму и еще раз вчитался в текст. Каждая следующая фраза, казалось, таила в себе все более угрожающий смысл.
Таннер! Наверное, Таннер что-то пронюхал. Но что?
И почему телеграмма прислана из Цюриха?
Какое отношение к Цюриху могут иметь итальянские кланы?
А может быть, Остерманы?
Что же стало известно Таннеру? Что он собирается предпринять? Один из людей Бателлы, помнится, как-то странно
«Volturno!» Ястреб. «…не любит итальянцев… Остерегайся… Будь осторожен…»
Чего он должен остерегаться? О какой осторожности идет речь? Он, Джон Кардоун, не был членом синдиката. Что он мог знать?
Но сообщение да Винчи пришло из Швейцарии. И это делало возможным самое страшное – то, о чем он боялся даже подумать. «Коза ностра» узнала о Цюрихе! Они используют это против него. Чтобы спасти себя, он должен выполнить то, чего они от него требуют, – обезвредить «светлокожего человека», врага итальянцев. Он должен предотвратить то, что задумал Джон Таннер, иначе дни его сочтены.
Цюрих! Остерманы!
Он сделал то, что считал нужным сделать, чтобы выжить. Остерман уверил его в полной безопасности этого шага. Но теперь все оказалось в чужих руках. Теперь рассчитывать на Берни нельзя.
Джо Кардоун вышел из кухни и вернулся в спортзал. Не надевая перчаток, он стал молотить кулаками по груше. Быстрее, быстрее. Сильнее. Резче… В мозгу его зловеще ухало:
«Цюрих! Цюрих! Цюрих!»
В шесть пятнадцать Вирджиния Тримейн услышала, как муж встал с постели. Она сразу поняла – что-то случилось. Он редко просыпался так рано.
Она подождала несколько минут, но муж не возвращался, и Джинни, накинув махровый халат, спустилась вниз. Он стоял в нише у окна в гостиной и курил, держа в другой руке небольшой листок бумаги.
– Что ты делаешь?
– Смотрю вот на это, – тихо ответил он.
– На что? – Она взяла лист из его рук.
«Остерегайтесь своего приятеля-журналиста. Его дружеские чувства лживы. Он не тот, за кого себя выдает. Возможно, нам придется взять на заметку его гостей из Калифорнии.
Блэкстоун».
– Что это такое? Откуда ты это взял?
– Я услышал странный шум под окнами минут двадцать назад. Потом заработал мотор автомобиля: тише – громче, тише – громче… Я думал, ты тоже слышишь – ты натянула на голову одеяло.
– Да, кажется, слышала, но не обратила внимания.
– Я спустился и открыл дверь. Прямо передо мной на коврике лежал конверт.
– Что это может значить?
– Пока не знаю.
– Кто такой Блэкстоун?
– Скорее всего, что никто. Просто вымышленная фамилия, чтобы письмо не выглядело анонимкой. – Ричард Тримейн опустился в кресло и аккуратно затушил в пепельнице недокуренную сигарету. – Подожди, пожалуйста. Дай мне подумать…
Вирджиния Тримейн снова взглянула на лист с загадочным текстом.
– «Приятеля-журналиста…» О ком это?
– Вероятно, Таннер снова что-то раскопал, и тот, кто писал эту записку, испугался. Теперь они, очевидно, хотят, чтобы я тоже запаниковал.
– Зачем?
– Не знаю. Может быть, они рассчитывают, что я могу помочь им. И угрожают на случай, если я откажусь. Угрожают всем нам Цюрихом.
– О господи! Они узнали! Кто-то разнюхал.
– Похоже на то.
– Ты думаешь, что Берни мог испугаться и рассказать обо всем?
У Тримейна дернулось веко.
– Он еще не сошел с ума. Сделать это – значит подписать себе приговор. И здесь, и там. Нет, только не это…
– Тогда что?
– Тот, кто написал эту записку, либо мой бывший клиент, либо один из тех, кому я отказал. А может быть, он как раз тот, с кем я сейчас работаю. Возможно, папка с его делом сейчас лежит у меня на столе… Очевидно, Таннер узнал что-то и собирается поднять шум. Они хотят, чтобы я остановил его. Если я этого не сделаю, меня уничтожат. До того, как я смогу что-то предпринять… До того, как Цюрих сможет прийти нам на помощь.
– Они не посмеют тебя тронуть! – в отчаянии воскликнула Джинни.
– Ну-ну, дорогая. Не будем себя обманывать. Для широкой публики я – преуспевающий адвокат, специалист по экономическим вопросам, для правления корпораций – просто толковый маклер. Всем прекрасно известно, что время от времени заключаются крупные незаконные сделки. Незаконные. Или фиктивные.
– У тебя неприятности?
– Да нет… Я всегда могу сказать, что был неправильно информирован. Судьи меня любят.
– Тебя уважают! Ты работаешь больше их всех! Ты самый лучший адвокат на свете!
– Хотелось бы так думать.
– Это так и есть!
Ричард Тримейн задумчиво смотрел в окно на лужайку перед домом.
– Забавно… – Он усмехнулся. – Но ты, пожалуй, права. Я действительно один из лучших в системе, которую презираю… В системе, которую Таннер разнес бы в пух и прах в первой же своей программе, если бы только узнал, какой механизм приводит ее в действие. Вот о чем сказано в этой записке…
– Я думаю, что ты не прав. Наверное, писал кто-то из тех, кто хочет свести с тобой счеты. Тебя просто запугивают.
– И надо признаться, не безуспешно. То, чем я занимаюсь, действительно ставит нас с Таннером по разные стороны баррикад. Во всяком случае, он так считал бы, если… если бы знал всю правду… – Тримейн перевел взгляд на жену и вымученно улыбнулся. – Правду знают в Цюрихе, но это не мешает им относиться ко мне с доверием.
Вторник, половина десятого утра по калифорнийскому времени
Остерман бесцельно слонялся по съемочному павильону, стараясь не вспоминать о звонке. Однако это ему плохо удавалось.