Уильям Шекспир. Гений и его эпоха
Шрифт:
Судьба Роберта Грина печальна. Он был почти на шесть лет старше Шекспира, красив, хорошо сложен, с неухоженной рыжей бородой. Он получил степени магистра и в Оксфорде, и в Кембридже, но не завоевал положения в обществе. В 1592 году, в последний год своей жизни, он опустился до заурядного литературного поденщика, создателя истории лондонского преступного мира, выпуская один за другим памфлеты о мошенниках, шулерах и содержательницах публичных домов Лондона, которые он знал хорошо, слишком хорошо. У него был поклонник, вор-карманник, по прозвищу Болл Нож, который ловко орудовал кинжалом, когда его хозяину угрожал один из кредиторов. Однажды, когда ему вручили приказ о явке в суд, Грин заставил прислужника съесть его, восковую печать и все остальное с пустого блюда в таверне. У него была жена, но он жил с сестрой Болла, опустившейся шлюхой, которая подарила ему потомка, получившего имя Фортунат. Грин слишком много пил, и памфлеты вроде «Замечательного разоблачения мошеннического промысла» и двух частей «Ловли кроликов» писались,
Родившийся под несчастливой звездой Роберт Грин написал памфлет «Ловля кроликов» не для того, чтобы уберечь кроликов в человеческом обличье от потери их шкурок, но для того, чтобы добыть себе срочно денег на склянку вина
11 июня вспыхнул бунт в Саутуорке. Утром люди гофмаршала, жестокие стражи порядка, арестовали слугу валяльщика, не предъявив ему никакого обвинения, и бросили его в тюрьму, которую называли Маршалси. В полдень театр «Роза» поставил новую пьесу под названием «Как можно распознать мошенника», за которой следовал танец, или короткий непристойный фарс, придуманный Уиллом Кемпом. Театр был битком набит подмастерьями, возмущенными своевольной жестокостью слуг рыцаря, и после представления они отправились требовать освобождения заключенного из тюрьмы. Люди гофмаршала ворвались в толпу с кинжалами, а некоторые и со шпагами, но встретили ожесточенное сопротивление. Прискакал лорд-мэр со своими людьми, и порядок был восстановлен. Совет серьезно отнесся к этому инциденту, посчитав, что театры представляют опасность для общества, поскольку являются местами свободных сборищ, в особенности неуправляемых подмастерьев, и приказал не показывать больше пьес вплоть до следующего Михайлова дня, 29 сентября. Актеры уехали на гастроли. Насильственное закрытие «Розы» оказалось благим делом, так как лето выдалось жаркое и сухое, город был перенаселен и лишен притока свежего воздуха, в результате чего началась эпидемия чумы.
Грин остался один в убогом жилище, с непрерывно бранящейся любовницей, орущим отпрыском и сознанием того, что дела его плохи. Он пьянствовал с Нэшем, еще одним памфлетистом, возможно, более талантливым, чем Грин, и жадно поглощал маринованных селедок. Его тело начало распухать, но ему все еще приходилось заниматься нищенски оплачиваемой писаниной. Актеры уехали, и он с небезосновательной горечью жаловался на их неблагодарность. Они приходили к нему просить пьесы, и он писал пьесы, а они, сделав на его пьесах деньги, отбывали верхом на своих конях в провинции, чтобы заработать там на его пьесах еще больше денег. А он тем временем прозябал в полном одиночестве среди вшей, блох и запаха городских отбросов.
Красота всего лишь цветок, Который завянет от морщин; Блеск молодости унесет порыв ветра; Королевы умирают молодыми и прекрасными; Смерть закрыла глаза Хелен; Я болен, я должен умереть. Господи, смилуйся над нами!Стихи Нэша, но сам Нэш оставил вонючий Лондон. Грин смотрел на свое тело и видел результаты скоропалительной водянки. Всю скопившуюся в нем горечь он излил на один образ: это спокойный полуграмотный насмешник из какой-то варварской провинции. Горечь вылилась в открытом письме, которое он написал своим товарищам по университету, финансовым неудачникам, великодушным людям, которые откормили жадных на игру актеров. Он предупреждал их, чтобы они остерегались актеров, и нападал со всей полнотой возмущенного сердца особенно на одного актера:
«Да, не доверяйте им, ибо среди них завелась одна ворона-выскочка, разукрашенная нашим опереньем. Этот человек „с сердцем тигра в шкуре лицедея“ считает, что также способен греметь белыми стихами, как лучший из вас, тогда как он всего-навсего „мастер на все руки“, возомнивший себя единственным потрясателем сцены в стране. О если бы мне удалось вложить в ваш редкий ум стремление использовать свои способности в более прибыльных областях, и пусть те гориллы подражают вашей пошлой изысканности, никогда больше не знакомьте их с вашими великолепными находками» [27] .
27
Перевод А. Аникста.
Эти строки, как и более ранний список пьес, нуждаются в неторопливом анализе. Один факт в списке пьес требует особого внимания. Дело в том, что вторая часть трилогии «Генрих VI» была поставлена до 11 июня, так как здесь Грин пародирует строку из нее. Плененный герцог Йоркский характеризует мстительную королеву Маргариту так: «Ты злей волков, французская волчица, и твой язык ехидны ядовитей!» — и несколькими строчками ниже говорит: «О сердце тигра в женской оболочке!» «Johannes factotum», Иоганнес Фактотум, «мастер на все руки», отсылает нас к подштопывающему пьесы, наскоро сколачивающему речи, участнику массовых сцен Уиллу, который сейчас процветает, превратился в драматического поэта, чьи стихи заучивают наизусть, в том числе даже его соперник, возмущающийся, что они таковы. «Потрясатель сцены» — одна из тех ревнивых переделок великого имени, на которую великое имя, кажется, само напрашивается: различные модификации этого имени используют сегодня: Shakebag (Потрошитель сумок), Shagbeard (Лохматая борода) и даже, возможно, Shagnasty (Волосатый подонок) для прозвищ тех, кого ненавидят, чьи имена не Shakespeare (Шекспир — Потрясающий копьем). В целом этот опус — милый образчик инвективы, но все написанное в нем очень несправедливо. Автор предполагает, что эта сельская ворона без ученой мантии выщипывает из меха университетского капюшона самое лучшее и одевается в это, в то время как Уилл занят совсем другим: он стаскивает в общий котел все достижения поэтической драмы, одинаково ценные для всех людей, даже если у них нет читательского билета или диплома об образовании. Подлинную горечь, однако, автор испытывает при мысли, что люди с университетским образованием не сумели захватить популярный театральный рынок и что его будущее, кажется, принадлежит выскочкам, закончившим только грамматическую школу.
Следует быть справедливыми к Грину, он не опубликовал этот очень личный выпад. Он умер 2 сентября, глубокой ночью, оставив много бумаг, на которые поспешно слетелась стая издающих книги невежд. Конец Грина был патетичен, и Шекспир, вероятно, думал об этом, когда в «Генрихе V» описывал смерть Фальстафа. Хозяйка постоялого двора, где жил Грин, миссис Айзем, рассказала, как он кричал, умоляя дать ему пенни на склянку мальвазии, как он обовшивел, как его камзол, ножны и шпага были проданы за три шиллинга, а его погребальный саван и похороны обошлись в десять шиллингов и четыре пенса. Грин оставил письмо, адресованное жене, прося ее во имя милосердия и прежней любви заплатить его долги хозяевам постоялого двора, так как если бы они «не пришли мне на помощь, я бы умер на улице». Миссис Айзем, не совсем ясно понимая, что нужно поэту, увенчала голову несчастного лавровым венком.
Райт, Берби и Четл, обнаружив среди бумаг покойного такой выгодный для печати материал, прибрали его к рукам. Четл, настоящий «мастер на все руки» в книжной торговле, готовый писать, печатать, ставить пьесы или делать со словами все, что может принести деньги, подготовил книгу под именем Грина к 20 сентября: материал с пылу с жару, прямо из могилы в церковном дворе Бедлама. Книга получила название «На грош ума, купленного за миллион раскаяний», и в ней было зафиксировано нападение на Shake-scene (Потрясателя сцены), ворону-выскочку, к удовольствию врагов восходящей звезды. Берби запоздал с «Покаянием Роберта Грина, магистра искусств». Оно вышло из печати только 6 октября, когда Грин покоился в могиле уже целый месяц.
В том октябре 1592 года «слуги лорда Стренджа», вернулись, вероятно, в Лондон. 22-го была свадьба: Нед Аллен женился на Джоан Вудворд, падчерице Хенслоу. В финансовом отношении это был выгодный брак: возможно, Аллен получил какую-то часть безусловного права собственности на недвижимость «Розы». На празднике Шекспир, должно быть, размышлял над нападением Грина со смешанными чувствами. Он удостоился получить порцию яда от умирающего поэта; он завоевал столь высокое положение, что заработал зависть; над ним могли подсмеиваться («Вот он идет, Потрясатель сцены, ворона-выскочка — кар-кар-кар. Как твои дела, Мастер на все руки?»); благородное имя впервые появилось в печати в позорно искаженном виде: его отцу это было бы неприятно. Он не желал зла Роберту Грину — он даже купил бы ему склянку вина и одолжил бы серебряную монету в четыре пенса, не требуя возврата. Все это дурно пахло, и можно предположить, что Уилл искал способа, как отмыться от этой грязи: пойти к Четлу и высказать свои соображения.
В декабре Четл принес извинения. Райт напечатал «Сон добросердечного», и Четл написал предисловие к своей книге: обращение «К господам читателям». Он должен был, признался Четл, отнестись к изданию собственных слов Грина с большим вниманием. Когда печаталась книга Грина, он еще ничего не знал о Шекспире, но теперь он познакомился с ним. Он сожалеет о клевете, «потому что убедился, что его манера вести себя не менее приятна, чем те изысканные качества, которые он проявляет в своей профессии; кроме того, многие достопочтенные лица отмечают его прямодушие в обращении, что свидетельствует о честности, а отточенное изящество его сочинений говорит о его мастерстве». Образ достаточно ясен: Уилл человек скромный и вежливый, не пустомеля и не пьяница, как Марло, человек честный в своих финансовых делах, не обделен талантом и старателен как писатель. Таков образ, которым завершается деловой год. На Рождество театральный сезон в «Розе» открывался 30 декабря постановкой «Мьюли Мьюлоко». Это так характерно для Уилла: не слишком серьезно и с различными оговорками поднять тост за будущее.