Украденное счастье. Цветок на камне
Шрифт:
Она была виновата перед ним и потому не могла его забыть. Впрочем, не только поэтому… Оставшись одна, Эсма опускалась на диван, закрывала глаза и пыталась вспомнить запахи, звуки, ощущения, взгляды. Представляла, как Таир возникает из ниоткуда и ложится рядом. Теперь она бы не стала бояться, она смогла бы ответить и на его прикосновения, и на его слова, и на его любовь.
Впрочем, так было не всегда. Иногда ей казалось, что ее душа и тело иссушены, как растения в пустыне, а порой Эсма думала, что отец был прав: они с Таиром слишком разные, они принадлежат к противоположным мирам. И все сложилось так, как
Для такого зависимого и беспомощного существа, как женщина, для мусульманки, совершившей неискупимый грех, она была устроена как нельзя лучше. Ей несказанно повезло, и она не должна жаловаться на судьбу.
Дети Гайды подрастали, сестра жила их жизнью и жизнью мужа, тогда как в существовании Эсмы ничего не менялось и ей не о ком было заботиться, кроме самой себя. Уарда была неизменно ласкова с девушкой, полна сочувствия и заботы. Женщина радовалась тому, что семья не пострадала из-за выходки Эсмы, что муж не разлюбил ее, Уарду, и что в конце концов их дочь оказалась в безопасности.
Эсма продолжала жить и вместе с тем словно перестала существовать. Она жила воспоминаниями и выдуманными историями, которые дарили книги, и не могла повлиять на реальность.
Сегодня ей не снилась вода. Эсме привиделось, будто она погребена заживо. Девушка лежала под тяжелой плитой, в кромешной тьме и не могла пошевелиться. Горло сжимал ужас, сердце бешено стучало, а тело обливалось потом.
Весь день ей было не по себе, потому Эсма искренне обрадовалась, когда после службы ее зашел навестить отец.
Девушка приготовила кофе — редкий напиток, который подавался только в богатых домах, — и принесла сладости.
Тарик пригубил темную жидкость и отказался от сладостей. Он выглядел встревоженным. Эсма удивилась: обычно, приходя к ней, отец был полон благодушия.
— Что-то случилось? — спросила она, садясь рядом.
— Ходят слухи, что положение Бармекидов [8] пошатнулось, — тяжело вздохнув, произнес Тарик.
Девушка удивленно взмахнула ресницами. Даже она, мало что понимавшая в политике, могла с уверенностью заявить, что красавчик Джафар — вечный любимец Харун аль-Рашида. Отец Джафара, Яхья Бармекид, был правой рукой халифа почти двадцать лет, и его сыновья были обласканы всяческими милостями.
8
Бармекиды — древний персидский род, в VII–XI вв. занимавший должность визирей при багдадских халифах.
— Любая звезда может закатиться, дочка. Это закон жизни. Плохо лишь то, что и Рахман ар-Раби, и Рашид ал-Джибал — ставленники Бармекидов. Если дерево падает, погибают ветки и листья.
— Будем надеяться, что этого не случится, отец. Багдад всегда был полон слухов, и далеко не все из них оборачивались истиной.
Тарик улыбнулся.
— Второй раз в жизни мне не хочется знать правду. Первый раз это случилось тогда, когда с тобой произошло несчастье…
Глаза Эсмы наполнились слезами.
— Несчастье… Могла ли я знать об этом, ведь мне показалось, что я… полюбила!
Тарик ласково коснулся руки дочери.
— Не вини себя. Тот, кто не любил, не достиг ничего в жизни.
Когда он ушел, Эсма погрузилась
Недовольство халифа, вынужденного зависеть от гордого рода, росло с каждым днем. Бармекиды сумели присвоить себе истинную власть, наделив Харун аль-Рашида всего лишь тенью могущества. Именно они назначали своих людей на ключевые правительственные посты. Эсма была бы удовлетворена, если б Рахман ар-Раби лишился своей должности, но это могло сказаться на отце, который воспитывал троих сыновей, только собиравшихся вступить в большой мир…
Неужели она может стать свидетельницей еще больших потерь, чем те, что уже случились в ее жизни? Когда-то все, что ее окружало, казалось простым и правильным. А еще — неизменным. Хотя теперь Эсма считала иначе, она не подозревала, что ей вновь придется думать о переменах.
Стоял полдень. Солнце слепило глаза. Земля мерцала и словно покачивалась под ногами, как огромное золотистое море. Шум на рынке напоминал шум прибоя. Здесь царила такая теснота, что казалось, будто люди приклеены друг к другу.
Таир медленно шел меж рядов, с любопытством заглядывая в палатки, окидывая взором лотки. Торговцы могли не опасаться его взглядов: он пришел сюда не за добычей, а за воспоминаниями. Воспоминаниями, которые не могли утешить и стать убежищем, — они лишь причиняли боль.
Ему исполнилось двадцать пять лет. Его детство и юность прошли на этом базаре. В целом свете у него не было никого, кроме матери. Потом она умерла, оставив его наедине с жестоким миром. С его законами. С Юсуфом. Это была хорошая школа выживания, после которой жизнь под покровительством Джабира казалась почти раем, ибо тот обладал удивительным для его положения качеством: справедливостью.
Джабир предоставил Таиру возможность доказать свое право жить среди его людей и никогда не требовал от молодого человека больше, чем тот хотел или мог дать.
Таир помнил, с какой брезгливостью к нему прикасались люди Тарика, как они называли его оборванцем, грязным мальчишкой, и словно в отместку старался хорошо одеваться и следить за собой.
Таир несколько раз приходил к дому Эсмы, но так и не увидел девушку. Возможно, она уехала. И наверняка забыла о нем. Смогла ли она выйти замуж? Едва ли. Он тоже оставался одиноким. Ему не довелось делиться радостью, дарить любовь и нежность, но теперь он редко жалел об этом. Жить одному было понятнее и проще. Ответственность за другое существо, боль за его судьбу рвет душу в клочья, влюбленный человек слишком уязвим.
Однажды у Таира мелькнула мысль о том, чтобы взять к себе Мариам, но он быстро отказался от этой затеи. Потом от девушки будет непросто отделаться, а он не нуждался ни в ее благодарности, ни в ее любви.
Таир давно научился делать вид, будто смотрит себе под ноги, и вместе с тем замечал все, что творилось вокруг. Он не знал, что хочет отыскать на этом базаре. Похоже, все, чего ему удастся добиться, так это разбередить собственную рану!
Молодой человек отдался во власть привычной стихии; несомый невидимыми волнами, он, казалось, плыл по морю, вдыхая его запах, впитывая его краски.