Украденные ночи
Шрифт:
Она общалась со мной больше, чем когда-либо прежде. Я не могла понять, в чем причина подобной общительности: в том, что она осознала, что у нее почти взрослая дочь, или просто в отсутствие Эверарда она нуждалась хоть в чьем-нибудь обществе.
Мама получила письмо от Эверарда. Он писал, что когда весь этот кошмар останется позади, они уедут вместе. Он даже искал путей узаконить их отношения.
— Бедный Эверард, — вздохнула мама. — Он — сама респектабельность. Представляешь, что эта история для него значит? То, что он рискнул своей репутацией, связавшись со мной, доказывает всю степень его любви. Милый, милый Эверард!
— Эверард пострадал больше, чем ты, — сказала я ей. — Эта история стоила ему карьеры.
Она мрачно кивнула.
— Ему придется подать в отставку, это уже ясно. А ведь он всю свою жизнь посвятил политике. Но это конец.
«Ради любви он пожертвовал всей своей жизнью!» — подумала я. Мне очень хотелось знать, какие чувства он сейчас испытывает. Я не сомневалась в его нежных чувствах к маме. Какое-то время ему удавалось скрывать свою связь на стороне и продолжать заниматься политикой. Это была опасная жизнь, и вот опасность его настигла.
В доме воцарилось уныние. Все изменилось. Только Джанет лучилась от удовольствия, надеясь на то, что в услугах Мег скоро нуждаться не будут, и они наконец-то отправятся в деревенский рай их сестры Этель.
Все мамины спектакли проходили с аншлагом. Однако однажды вечером, когда она покидала театр, до нее из толпы донеслись враждебные реплики. Какой-то недоброжелатель в недвусмысленных выражениях назвал ее падшей женщиной. Мама привыкла к поклонению и восхищению, поэтому подобные слова обескуражили и обидели ее.
Вернувшись домой, она долго плакала и не могла уснуть, так что Мег пришлось изготовить для нее специальный снотворный настой. Я тоже суетилась вокруг нее, причесывая и подвязывая ее прекрасные волосы розовыми лентами, а затем подтыкая одеяла.
С подобной ситуацией ей помогала смириться возможность исполнять для окружающих множество разнообразных ролей. Вот женщина, согрешившая против законов общества, эдакая Мария Магдалина с туманным прошлым и золотым сердцем; а вот невинная жертва, неожиданно оказавшаяся на лобном месте и не понимающая, что происходит вокруг нее; вот раскаявшаяся грешница, обязующуюся отныне вести безупречную жизнь… Она успела примерить на себя все эти роли. Но теперь ей в лицо смотрела суровая правда жизни и отворачиваться было некуда. Осознав наконец всю глубину проблемы, она впала в отчаяние.
Мне было очень ее жаль, потому что она всегда была баловнем судьбы и искренне не могла понять, за что жизнь так жестоко обходится с ней.
— Когда начнется суд, тогда же начнутся и настоящие проблемы, — предсказала Мег.
Джанет возвела глаза к потолку.
— Репортерам рот не заткнешь. Все выплывет наружу. Уж они разгуляются, вот увидишь. Да уж, повезло нам жить в доме, где творились такие вещи.
— Что толку плакать о пролитом молоке, — огрызнулась Мег. — Но миледи выпутается и из этой ситуации, посмотришь.
— Может, она просто сбежит? — предположила Джанет. — Ведь она уже это делала.
— А что, неплохая идея, — отозвалась Мег.
Время шло. До начала слушаний оставалась неделя. Мало-помалу самообладание начинало покидать маму. Она панически боялась суда и того, что могло на нем прозвучать. Я подслушала еще один разговор Мег и Джанет.
— Они перетряхнут все, — говорила Джанет, — включая ее брак. Почему она от него ушла? Публике предъявят все грязное белье до последней тряпки.
— Какой ужас! — вздыхала Мег. — А ведь правда интересует этих людей меньше всего. Они такого напридумывают!
— Да им и правды вполне хватит, — мрачно усмехнулась Джанет.
Тем временем мама уже не находила себе места. Всю неделю она чувствовала себя так плохо, что была не в состоянии ходить в театр, и пьесу пришлось отменить. В доме висело почти осязаемое напряжение. Мы все пытались собраться с духом, чтобы мужественно встретить нависшую над нами угрозу.
Однако мы все равно оказались не готовы к удару, когда он, наконец, был нанесен. С улицы до меня донеслись крики мальчишек-газетчиков. Я выбежала за газетой, и огромные черные заголовки заплясали у меня перед глазами. Мне стало плохо. Наша жизнь опять драматически переменилась. То, что до сих пор казалось нам дурным сном, превратилось в настоящий кошмар.
Сэр Эверард Херрингфорд умер.
Он застрелился в своем вестминстерском доме.
Первые дни в доме царило нездоровое возбуждение. Мег выходила на улицу и скупала все газеты. Мы тщательно изучали их, прежде чем отнести наверх, маме.
В эти дни фотографии Эверарда с историей его жизни и смерти не сходили с первых страниц газет. Газетчики наперебой расписывали его таланты и перспективы, после смерти ставшие гораздо более блистательными, чем они были на самом деле. В том, что ему предстояло стать премьер-министром, уже никто не сомневался, наперебой цитировались его колкие и язвительные реплики в парламентских дебатах. «И все это он принес в жертву любви», — утверждала одна газета. А поскольку речь шла о любви к Айрини Раштон, газетчики получили в свое распоряжение дополнительные средства для стимулирования интереса, сочувствия или отвращения читателей. Из Эверарда сделали мученика, который «долгие годы ухаживал за больной женой, но не устоял перед чарами известной обольстительницы» (цитата из одной газеты). Впрочем, в тот же день мученика перекрестили в подлеца, который водил за нос своих коллег, считавших его порядочным человеком.
Кажется, именно в это время в мое мироощущение закрался цинизм, от которого мне в будущем так и не удалось окончательно избавиться. В свои четырнадцать лет я уже не была настолько наивной, чтобы поверить, будто упомянутые коллеги, повергнутые в шок открывшейся им правдой, ничего не знали об отношениях Эверарда с моей мамой. Слишком уж часто он бывал в театре, а мама была слишком знаменита, чтобы их общение не привлекло ничьего внимания. Но когда жена Эверарда подала на развод, общественность возмущенно воздела руки.
Из этого я извлекла для себя урок. В глазах окружающих грех был явлением нежелательным, но простительным. Чего нельзя было простить, так это обнародования греха.
Похоже, Эверард решил, что для всех будет лучше, если он просто самоустранится. Мама плакала и говорила, что он сделал это ради нее. До меня доходили слухи о каких-то чрезмерно откровенных письмах, написанных ею Эверарду и попавших в руки адвокатов его жены. Исходя из того, что мне было о нем известно, он вполне мог покончить с собой, руководствуясь рыцарскими соображениями.