Украденный бриллиант
Шрифт:
Возле картин, удостоенных чести быть выставленными, прогуливались их творцы. Художники непринужденно беседовали со знакомыми, чутко ловя замечания проходящей мимо публики. Не было сомнений, что больше всего восхищений вызывал портрет художницы Мэри Уинфельд. Он был и в самом деле удивительным.
Высокая женщина с пышными светлыми волосами в строгом вечернем платье из черного бархата, который подчеркивал белизну ее кожи, серьезно – а возможно, немного грустно – смотрела на зрителей, чаруя обаянием. Глаза у нее были голубыми, в руках она держала веер из белых, отливающих голубизной перьев, в светлых волосах мелькало серебро седины. Она была не только красива, но и знаменита. Эта леди – Нэнси Астор, первая женщина в истории, выбранная в палату общин. Ее родственница, несносная леди
Но истинной причиной ее ненависти была вовсе не политика, а бриллиант, который сверкал и переливался в прическе достойной дамы. Камень был единственным украшением строгого наряда, без него он был бы откровенно аскетичен. Назывался этот камень «Санси».
Так что же удивительного, что именно этот портрет оказался в центре внимания гостей вернисажа? Что на нем сосредоточились взгляды? Что он стал главной темой разговоров и обсуждений? Могло ли быть иначе, если стечение обстоятельств сделало этот бриллиант сенсацией дня? Так как же было не обсуждать его?
– Говорят, муж подарил ей этот бриллиант после рождения сына-первенца, – говорила одна дама другой, обмахиваясь программкой.
– Вот это, я понимаю, подарок! А я заслужила лишь маленькую жемчужинку, когда Вальтер появился на свет. По мнению мужа, большего я не заслужила, потому что родила мальчика, как две капли воды похожего на моего отца!
– Каждый живет по своим средствам, – утешила ее подруга.
Автор портрета, подписывая программку пятнадцатилетней поклоннице живописи, не могла удержаться от смеха. Те несколько лет, что принесли Мэри Уинфельд славу лучшей портретистки Англии, нисколько ее не изменили. Все та же копна вьющихся белокурых волос, миловидное круглое личико, карие глаза, смешливость и непосредственность – такой она была, когда училась в школе Слейда, такой осталась и теперь. И все поздравления и комплименты принимала с присущей ей естественностью и простотой. С милой улыбкой она присела в реверансе перед ее королевским величеством несколько минут тому назад и слегка порозовела от удовольствия, когда монаршая особа высказала пожелание иметь двойной портрет дочерей, Елизаветы и Маргариты, ее кисти. Мэри ответила, что и кисть, и художница в полном распоряжении ее величества и будут в Букингемском дворце в тот день и час, который им назначат.
Лиза с нескрываемым удовольствием присутствовала при триумфе подруги.
– Просьбы о портретах сыплются со всех сторон, – улыбнулась она. – И что ты будешь делать?
– То же, что и раньше: писать, – отозвалась Мэри. – Но, разумеется, первой моей работой будет заказ королевы. Я воспользуюсь им, чтобы отсеять часть клиентов.
– Отсеять?
– Ну да. Думаю, для тебя не секрет, Лиза, что некоторые просьбы продиктованы нездоровым любопытством к моей жизни, а не желанием получить картину.
– Которое возникло вскоре после того, как ты написала портрет жены вице-короля Индии и вознеслась на вершину славы.
– Ты совершенно права! Приоритет королевы и работа во дворце позволят мне отложить до греческих календ тех заказчиков, которые рассчитывают на долгие часы творчества, чтобы вытянуть из меня что-нибудь интересненькое. Но знаешь, я нисколько не обольщаюсь на свой счет. Кажется, что я звезда этой выставки, но на самом деле всех этих людей притягивает к портрету совсем другая вещь, а вовсе не мое мастерство!
И Мэри указала на бриллиант, сиявший в волосах леди Астор.
В эту минуту в зале появилась новая посетительница и направилась прямо к портрету, присоединившись к стоящей перед ним толпе зрителей.
– О, господи! – пробормотала Лиза, отступив на шаг и спрятавшись за подругу, как за ширму. – Несносная леди Ава! Ей-то что тут понадобилось? Как же она замучила меня в тот ужасный день в Венеции! Я его буду помнить до смертного часа! Что за несчастная мысль пришла Альдо в голову пообещать ей историческую драгоценность?!
– Но ему никак не догадаться было, что кто-то украдет «Санси», а леди Ава вообразит, будто его похитил твой муж, чтобы ее порадовать. Только такая законченная эгоистка и могла вообразить подобное. Но ты совершенно напрасно волнуешься. Хоть Ава и смотрела на тебя целый день, я уверена, она тебя не узнает!
Но не только непробиваемый эгоизм несносной особы мог помешать ей узнать жену Альдо, сама Лиза выглядела совершенно иначе, чем в Венеции. Она снова стала Миной ван Зельден, но, конечно, не в белой пикейной блузке со стоечкой и старомодной юбке до пят, похожей на фунтик с жареным картофелем, нет, она была в модном и элегантном костюме, но ее пышные «венецианские» волосы, которые обожал Альдо, были собраны в тяжелый узел на затылке и спрятаны под небольшую изысканную шляпку. Вместо туфель на шпильках Лиза надела обувь без каблуков, что сделало ее только изящнее и стройнее. Очки в темной черепаховой оправе с слегка затененными стеклами дополняли ее новый облик. А макияж? Он вообще отсутствовал. Эту новую Лизу Мэри, ее подруга детства, едва узнала, когда встречала ее вчера на вокзале Виктория.
– Если ты все же предпочитаешь избежать встречи, – продолжала Мэри, глядя на неотвратимо приближающуюся леди Аву, – то возвращайся домой и жди меня там. Мне еще придется побыть здесь какое-то время, но зато ты, по крайней мере, поймешь, что привело сюда эту мегеру. Ты узнаешь все, а о тебе не узнает никто! Поезжай и попроси Гертруду подбодрить тебя чашечкой душистого чая.
Услышав о чае, Лиза едва не скривилась. Она, как и Альдо, терпеть не могла «британский брандахлыст», предпочитая ему итальянский кофе, горячий и бархатистый.
Покинув Королевскую академию художеств, Лиза взяла такси и назвала шоферу адрес Мэри.
Мужем подруги был Дональд Макинтайр, сын генерала Макинтайра. Когда муж приезжал из Индии, он и Мэри занимали апартаменты в доме генерала, отведенные им своему наследнику. Кроме внушительного особняка на Портленд-Плейс в Лондоне у отца Дональда был еще родовой замок в Шотландии. Но Мэри нравилось жить в Челси, старинном лондонском квартале, где поселилось немало артистов и художников. Французам Челси казался подобием Монпарнаса, слившегося с Сен-Жермен-де-Пре [12] . Мэри купила в Челси очаровательный особнячок из розового кирпича по соседству с Чейни-Уок и прогулочной аллеей вдоль Темзы и устроила в нем мастерскую. Она не подозревала, что второй такой особнячок, только еще более старинный, который был построен Екатериной Брагансской [13] и в котором когда-то жил художник Данте Габриэль Росетти, приобрел Адальбер Видаль-Пеликорн.
12
Монпарнас – квартал художников и артистов; Сен-Жермен-де-Пре – аристократический квартал в Париже.
13
Екатерина Брагансская (1755–1834) – португальская принцесса, жена английского короля Карла II Стюарта.
Случилось это, когда была найдена гробница Тутанхамона – величайшее потрясение для египтологов всего мира, – и Адальбер, не захотев увеличивать число постояльцев «Савоя», но страстно желая наблюдать вблизи за всеми событиями, перенес свои пенаты в Лондон.
Мэри была слишком занята живописью и понятия не имела, что делается у нее в квартале, но Лиза знала о покупке побратима, потому что у Альдо в особняке друга появилась своя комната. Потом Адальбер пережил очень печальную историю, занимаясь поисками химеры Борджа. Бедный египтолог чуть ли не навсегда поссорился со своим побратимом, став рабом обольстительной Лукреции Торелли [14] , чья красота и дивный голос могли сравниться лишь с ее жестокостью и низостью. Особняк стал свидетелем многих драматических моментов. Избавившись от наваждения, Адальбер запер свой лондонский дом на ключ, предварительно сделав в нем ремонт, чтобы уничтожить все следы трагедии своей жизни…
14
См. Ж. Бенцони «Золотая химера Борджа».