Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.
Шрифт:
Не стала исключением и РСФСР. В тот период большую популярность приобрела идея обретения Россией своего суверенитета. При этом требования российского суверенитета сочетались со стремлением к преобразованию СССР в Союз славянских республик и даже понимались как непременное условие такого преобразования. Помимо РСФСР, такие идеи были широко представлены и в других советских республиках, главным образом в Белорусской и Украинской ССР: и среди заметной части их титульного населения (белорусов и украинцев), но прежде всего среди проживавших там русских. И русские в РСФСР, и русское население СССР вообще (а также те, кто себя от них не отделял) верили и надеялись, что новое государство, которому надлежало заменить «поднадоевший» СССР, будет соответствовать их социальным и, что не менее важно, национальным идеалам и чаяниям. Если расстаться со Средней Азией, Прибалтикой и Закавказьем были готовы многие, то разделение России, Украины, Белоруссии на отдельные государства считалось вещью нежелательной, невозможной и даже расценивалось как катастрофа. Эти республики рассматривались как неразрывные части одного целого, которым самой историей завещано быть вместе.
И тогдашнее «демократическое» руководство РСФСР, сыгравшее решающую роль в развале Союза, умело использовало эти настроения в своих интересах. Россия обрела суверенитет. Но возлагавшиеся на него народные ожидания не оправдались — ни в социальном, ни в национальном плане... Впрочем, подобные взгляды — о необходимости единства России, Украины и Белоруссии, требования их реинтеграции — оставались популярными и в 1990-е годы, уже после того, как Советский Союз распался, и эти республики стали отдельными, независимыми друг от друга государствами.
Иными словами, в тот поистине революционный период, когда пересматривалось давнее и недавнее прошлое и ниспровергалось всё и вся, взгляд на Украину (и Белоруссию) как на свою землю, а на её жителей как на своих оставался у русских неизменным. А это означает, что сформировался такой взгляд отнюдь не в советское время и он не был искусственно насаждён коммунистической властью, а являлся (и является таковым до сих пор) одним из краеугольных положений русского сознания.
Глава I
Образ земли: объект, особенности, территория
Россия — это целый мир, волею Божественного Провидения ли, судьбы или витальных сил русского народа сведённый воедино в границах одного государства. «Сколько разных обликов, нравов и обычаев представляются испытующему взору в одном объёме России совокупной!» — поражался этому богатству и разнообразию форм национальной и географической жизни один из русских писателей и журналистов начала XIX века [1] . Даже собственно русские области порой заметно отличались друг от друга, что накладывало отпечаток и на культурное своеобразие их населения. Что уже говорить о территориях, на которых жили иные народы, царили иные культуры. И для каждого региона, для каждой народности русское сознание должно было сформулировать свой образ. Уже просто осмыслить это многообразие, увязать друг с другом в единый образ «России» было делом поистине грандиозным и неимоверно сложным, требовало от русского сознания одновременно и необыкновенной пластичности, и цельности.
1
Одним из важнейших регионов страны, будь то Российская империя или СССР, являлась Украина. Но отнюдь не только геополитические и экономические факторы были тому причиной. Украина нужна для России не просто как для государства,но как для особого культурно-исторического типа.Она важна для русского самосознания, для осмысления русскими самих себя и своего исторического пути. Она — одна из несущих конструкций в том образе России и в той картине мира (исторической и пространственной), которые созданы этим сознанием. Но правильнее здесь будет говорить не столько об «Украине» как национально-политической данности уже ХХ-XXI веков, сколько о тех исторических землях, которые ныне составляют её территорию, об их месте в этой русской картине мира.
Любой подобный ментальный образ (страны, народа, государства и т. д.) в конечном счёте служит решению одной задачи — определению психологического расстояния от наблюдателя до объекта, который может представать как «чужой», «нейтральный» или «свой» (естественно, со множеством переходных между этими основными состояниями форм). Наиболее простой и надёжный способ превратить образ какой-либо местности в «свой» — это заселить её, сделать своей этнической территорией, в нашем случае — русской. Именно таким путём шло закрепление в русском сознании как «своих» таких регионов, как Средняя и Нижняя Волга (из враждебного «татарского мира» постепенно, по мере их заселения русскими, превратившихся в олицетворение России и русскости); как степное пространство бывшего Дикого Поля, Дона, Кубани, равнинных местностей Северного Кавказа; как Сибирь, и ряда других российских территорий.
Там же, где по разным причинам русский этнический элемент не стал преобладающим, образ регионов приобрёл более сложную гамму психологических оттенков (и, соответственно, менее прочное их понимание как «своих»). Ведь не секрет, что фактор государственной принадлежности имеет меньше центростремительного, объединяющего потенциала, чем чувство национального единства, отношения к какой-то земле как своей кровной, родовой.
Случай с Украиной стоит несколько особняком. Она, по крайней мере большая часть её исторических земель, однозначно понимается как «своя». Однако, несмотря на длительное и значительное присутствие там русского населения (многомиллионное, причём таковым оно начало становиться ещё в дореволюционный период), в целом Украина не является русской этнической территорией.
Тут, правда, следует сделать две важные оговорки. Во- первых, согласно исторической традиции, правильнее говорить «великорусской», тем более что это заметно облегчает и понимание национальной специфики проблемы вообще. А во-вторых, здесь как раз и проявляется то, о чём говорилось выше: необходимость рассматривать это пространство не как «Украину», а как группу различных историко-культурных регионов. Так, если переселение русских (великороссов) в Левобережную и Правобережную части современной Украины, не говоря уже о более западных её регионах, носило характер миграциив иноэтническую (хоть и близкородственную) среду, то Слободская Украина, Новороссия (Приазовье и Причерноморье), Донецко-Криворожский бассейн являлись зоной совместной колонизациии малороссов, и великороссов. И именно потому эти земли являются их (великороссов) исторической территорией, такой же, какой они стали и для малороссов (украинцев). А сами русские — их кореннымнаселением [2] .
2
И это остаётся фактом, даже несмотря на то, что, в силу географической близости данных колонизируемых территорий к историческому ядру малороссийских земель, удельный вес малорусского элемента там заметно превышал удельный вес великороссов (хотя и не везде в одинаковой степени). О праве этих регионов считаться (и восприниматься) русскими говорит и их историческое прошлое — изначальная принадлежность к российской истории, которая и предопределила их общественно-политический и культурный облик.
Но если исторический аспект проблемы не вызывает вопросов, то количественные показатели этнического соотношения населения, при всей справедливости того, что было сказано выше, всё же не могут не вносить свои коррективы. Даже эти территории будут довольно специфическими, чтобы так же уверенно называть их этническими великорусскими, как, скажем, Ярославскую, Орловскую или Самарскую области. Что уже говорить о Правобережье и Левобережье — тех землях, что напрямую ассоциируются с Украиной. И тем не менее, стоит ещё раз повторить, что Украина русским сознанием понимается как «своя». А это означает, что при выработке ментального образа этой земли особое место занимало отношение к народу, её населяющему.