Украли солнце
Шрифт:
— Я перешерстил весь город… — Ярикин развёл руками.
Глава восьмая
Прежде всего запах — мочи, пота, крови. Сырость.
Ступенек оказалось одиннадцать.
Зыбкий колеблющийся огонь свечи. В его причудливых изломах — испуганные лица детей и взрослых. Магдалина переводит взгляд с одного на другое, но разглядеть не может — слишком скуден свет.
— Ты принесла поесть? — тонкий детский голос.
В эту минуту старик тяжело опустился на
— Она меня спасла! — сказал в темноту.
— У меня нет еды, — растерялась Магдалина.
— Мама! — ткнулась ей в ноги девочка лет трёх.
Ещё минуту назад готовая умереть, сейчас, выронив сумку, жадными руками подхватила тощее, в острых рёбрах, тельце. Девочка тут же вцепилась всеми пальцами в её шею.
— Мамку убили, а где отец, никто не знает, — сказал звонкий мальчишеский голос из темноты. — Окса ревёт и ревёт.
И снова раздалось давешнее: «Иди, мать».
Они с Адрианом стоят над рекой. «Я рожу тебе много детей, — говорит Магдалина, — и все вместе будем сидеть за столом и смотреть друг на друга». «Я тоже хочу, чтобы у нас было много детей», — его живой голос. Отражаются их лица в воде.
Сколько раз потом приходила к реке, смотрела в воду!
Мельтешат в солнечной ряби рыбёшки, возникают лица — её, Адриана, детей, исчезают, снова проступают. Она — мать.
Странное имя — Окса. Прижала девочку к себе, не оторвать.
— У Ганьки тоже нет родителей! — тот же голос.
Сжавшись в комок, лежит на земле ребёнок. Ещё несколько детей сидят, прижавшись друг к другу, еле видны их очертания.
Мокрая земля. Сочится по стене вода.
И для себя неожиданно Магдалина говорит:
— Как нет мамы? Иди, Ганя, к нам!
Мальчик поднимает голову, роняет.
— Помирает! — комментирует смелый голос.
Магдалина, боясь споткнуться и уронить Оксу, чуть не ощупью идёт к мальчику. Смутно различает пушистую голову, говорит громко, словно мальчик глухой:
— Ганя, ты скоро поправишься, и мы с тобой будем играть. Теперь и у тебя есть мама! — шепчет она мальчику.
— Мою маму убили, а папы никогда не было.
Дети обступают её.
— Во что ты будешь с нами играть?
— Ты сказки знаешь?
— Ты не бросишь нас? Ты будешь и моей мамой?
— Ты принесёшь нам поесть?
Шея ноет от Оксиных пальцев, но боль эта сладка: впервые со дня смерти графа Магдалина ощущает себя живой, самой собой, может говорить, что хочет. И она говорит:
— Давайте для начала все по очереди расскажем друг другу о себе. Называйте имя. Должны же мы познакомиться?!
Шаги, шарканье, шорохи. И вот она — в кольце затруднённого дыхания, покашливанья, хрипов, запахов немытого тела.
— Меня с другими диверсантами привели убивать, а я жив! Упал раньше, чем раздался выстрел. Зовут Афанасий.
Свеча — за спинами. Магдалина силится разглядеть, но видит лишь широкие плечи да валик волос.
— Я есть хочу!
— Ты найдёшь моего брата?
— Дай хлеба!
— Я инженер с шахты, удалось сбежать, когда стали всех арестовывать. И я, и те, кого расстреляли, не виноваты, порода рухнула. Сюда добирался несколько недель, — слабый голос.
Невысок, худ. Зовут Ив. Маловато для знакомства.
— Меня зовут Саломея. Фамилия рядовая — Макина. Убили мужа и двух сыновей. Последнего, младшего, превратили в робота, я должна отомстить.
Только насыщенный ненавистью голос да библейское имя.
— Я был учителем географии и биологии, да не смог работать так, как требовали, ушёл из школы. За мной явились — определить на завод, я сбежал.
— Как же это ты, Эдик, смог сбежать? От них не убежишь, тем более, ты вон какой фигурный! — злой голос. — Меня зовут Карел. Я, вот, сбежать не смог.
— Тебя сюда на руках принесли?
— Можно сказать и эти слова. Очнулся в луже какого-то отсека. По мне крысы шныряют. Голову поднять не могу. Стал на себя кричать в голос: «Сопля, ленивый урод, приходи немедленно в норму!» Так кричал, что крысы разбежались. Ощупал голову, а она и не голова вовсе, а какой-то скошенный вправо кочан. Гематома. Не внутрь прёт, мозги не придавила. Значит, не помру. В юности собирался идти на врача, для начала взялся учить все интересные слова в медицинском справочнике. Решил избавиться от опухоли: намочу руку в луже, приложу к опухоли, скорее снова в воду. А как смог поднять голову, злостью поставил себя на ноги и пошёл искать выход. Услышал голоса, вот и оказался здесь. Так что ты не ври, что убежал, от них не убежишь. Кто, как, когда меня сюда принёс, понятия не имею!
— Факты, Карел. А врать никак нельзя, большой грех.
— Кто уж тут врать станет, Карел, тут не до вранья, тут душу спасаем, так я говорю, мать?
Магдалина вздрогнула.
Голоса слабы, чувствуется, сколько сил и мужества нужно людям, чтобы вступить в этот, видимо, первый общий разговор.
— Собирался когда-то стать большим человеком: в университете занимался сразу на двух факультетах, экономическом и философском, да с приходом Будимирова ученье кончилось, подался торговать лампами. Весёлое занятие!
— Какими ещё лампами, Троша, чего врёшь? Лампы нынче дефицит! — Откуда силы у Карела — столько эмоций!
— Керосиновыми, какими ещё?! Или у тебя дома были электрические? — пытается парировать Троша.
— Представь себе! Жил в самом центре.
— А что же ты такой сердитый, если вечерами сидел при свете?
— Не сердитый я, Троша, сильно злой. Доброта, Троша, нынче только вред приносит. В пацанах добрый был, а потом, как начала меня жизнь мутузить по мозгам да по сердцу, так доброта-то быстренько выветрилась!