Украли солнце
Шрифт:
Он говорил слова. И он смотрел. И он улыбался.
— Почему ты не разрешал мне приехать?
— Побывав в застенках, ты ещё не поняла?
— Я думала, ты влюбился.
Он разглаживает её морщины у губ, глаз, и затягивается рана за раной. Бессчётно их скопилось, оказывается, за эти годы. И как бы расширяется пространство внутри. И вся она прорастает зелёной травой их детства.
Ему надо идти. И ей надо идти.
Сколько прошло часов, дней, веков?
Как Окса, мёртвой хваткой вцепилась
Внутри не должно больше болеть. Блики по воде, два лица рядом, запах степи.
— У Роберто есть тайна противоядия, — наконец вспоминает она очень важное. — Нужны условия. Есть люди, которые хотят бороться. — Но больше слов нет.
Они смотрят друг на друга. Уже очень долго стоят у двери. Обоим надо скорее идти. Наконец он грустно говорит:
— Вот тебе телефон, пока такой. Сделаю стационарный.
«Господи, спасибо, — бессчётно повторяет она. — Спаси Адриана. Дай нам силу вместе выполнить Твою волю!»
Глава одиннадцатая
Магдалина не даёт заснуть, а как только под утро он забудется, снится ему.
И снятся покои графа. Белоснежная комната с балконом и голубыми занавесками. Смеющиеся мать и граф. Не граф, отец. Покачивает его на руках, говорит: «Сынок!»
Никогда не был в этой спальне, почему же видит балкон и голубые занавески?
Снится зал. Граф раздаёт им подарки. Ему — коричневого медведя. «Спи с ним, — говорит. — Он тебе вместо меня будет сказки рассказывать, согреет тебя!»
Отец разрубил медведя на части, выбросил в помойку. Увидел в его руке клочок медвежачьей шерсти, с которым так тепло было спать, отнял, а его выдрал. Не отец — Будимиров.
В зале — Магдалина. Не девочка, лица той девочки не помнит, а та, которую увидел на тропе. Идёт к нему навстречу, протягивает руки: «Наконец ты здесь!»
Срывается с кровати. Где она? Только что была!
В руках — столько тоски! Гладить её — на всю жизнь хватит нежности! Тяжелы руки нежностью. Держит их вытянувши. Что теперь делать с ними?!
Незнаком собственный голос: «Прости её. Спаси её».
Неизведанно пространство внутри — кто ещё в нём живёт? Из этого пространства вырывается голос:
— Папа, я не хотел убивать тебя, прости! Вернись!
Странное чувство, никогда раньше не возникавшее: он ощущает себя разодранным на части котёнком, замёрзшей в смерти птицей, убитым ребёнком с поникшей головой. Это чувство сдирает защитную плёнку, делает его слабым. Это он разодрал на части котёнка, убил птицу, убил ребёнка. Он — жертва самого себя.
«Я» против «я». Они стоят друг против друга, насупившись.
Если вернётся к нему отец, вернётся Магдалина, победит «я» с кровоточащим нутром, руками, затяжелевшими нежностью.
Не вернутся… будет ещё одна разодранная кошка, ещё один убитый ребёнок… и ещё… — бессчётно.
Мечется по столовой, не в состоянии собрать свои чувства воедино. И ловит себя на том, что новое чувство — жалости к своим жертвам — ему нравится. Чтобы оно сохранилось, нужны отец и Магдалина, они вытолкают из него Будимирова, они соберут в нём Гурского. Он — Гурский. Это он кормит людей в своих сёлах, это он возится с детьми в зале своего дома, это он устраивает праздники. И вместе со всеми поёт… прошлые песни, не те, что со сцены его дворца поют покорные трудолюбцы. Он учится в университете вместе с братом и сестрой.
Листается неслучившаяся жизнь. Жадно он подступает к ней. Да он бы… отцу подарил не те два села, что были у него, всю страну: владей, отец. Не владей… создай в ней такую жизнь, какую ты создал в наших сёлах! Да он бы… отцу служил! Зачем отцу сёла? Пусть отец сам решит, что ему нужно. Может, отец открыл бы много школ и университетов. Брат, говорили ему, создал в селе театр. Ему подарил бы…
Что подарил бы?
Вместе с братом и отцом… рядом бы шли… друг против друга сидели бы… И дед у него был бы. И сестра. И Магдалина.
Не Колотыгина полюбила бы Магдалина, его. Сына ему родила бы: внука отцу.
Отцу отдал бы всю власть над страной. Брату отдал бы…
Мысли путаются.
Магдалина сказала: «Ему не нужна власть». «Ему» — тому, кого любит она. Что в нём?
С разбегу останавливается. Глаза. У Колотыгина глаза графа. Глаза отца.
Он трёт виски. Этого не может быть!
Магдалина говорила: из села не выезжала, училась заочно. Полюбить она могла только того, кто в селе. Из всех, кто жил в селе, полюбить она могла только Адриана. Адриан — Гурский. При чём тут Колотыгин?
Но Адриана застрелили в храме!
Кто сказал, что застрелили Адриана? У него жив его родной брат?!
Изо всех сил он выжимает кнопку звонка.
— Немедленно самолёт и эксперта по ДНК… — приказывает он и начинает судорожно одеваться.
У него есть брат. Родной брат по отцу. Он жив. Вот почему хотелось говорить с ним и убедить его. Вот почему возникло ощущение равенства. Вот почему невозможно было произнести слово «расстрелять». И полюбить Магдалина могла только его.
Нет, её первой любовью был не брат… «Она говорила: на меня хотела быть похожей, на меня!» — убеждает себя. И если бы он не стал убивать… если бы рос у отца, в семье отца… могла бы?.. Она полюбила его брата, его двойника, тоже Адриана. Избитый, брат улыбался. Тоже презирает боль и слабость.
Давит грудь кулаками. Что же это с ним… откуда это в нём такое, с чем он справиться не может. Конечно, она любит его брата, Адриана, сына его отца. Кого ещё она может любить? И у него есть брат.