Украли солнце
Шрифт:
Не гул мотора, грохот.
Что же это с ним случилось? Он не сирота. У него есть брат.
Графу не нужна была власть. Не графу — отцу. Понятно, и брату не нужна власть, у них, у Гурских, другие ценности и другие интересы. Просто брат вышел навстречу ему: остановить жестокость. Брата тоже зовут Адриан. А как ещё можно было назвать их с братом. Его мать любила графа. И тётя Алина любила графа. Назвали в честь графа.
Зачем он летит домой?
Брата там нет. И к
Брату, как и графу, власть не нужна, — повторяется назойливо.
И отец, и дед, и брат не могут принять его жестокость.
Кровоточит внутри. Он ощущает запах крови, слышит его, осязает на вкус, чуть сладковатый, звенящий запах крови. Кровоточит разодранная Будимировым плоть и Гурским данная от рождения разодранная жалостью душа. Он — не Будимиров, он — Гурский, — повторяет и повторяет.
Как же получилось, что чужая фамилия, чужая жестокость определили жизнь, отравили его, заразили жестокостью?
Очиститься от Будимирова, отречься. В его крови от матери и Гурского-отца не может быть жестокости. Он надел чужую одежду. Скинуть! Найти брата и ему отдать власть. Пусть брат правит страной, как отец, произошедший от отца-священника, правил своими двумя сёлами.
Он летит домой, чтобы удостовериться: Адриана нет в могиле, Адриан жив. Они — два Адриана — сыновья графа Гурского, и они оба — Гурские. И остаётся всего лишь несколько минут до дома: чтобы сбросить ненавистную чужую одежду, чтобы выдавить из себя Будимирова, пропитавшего дух и плоть.
— Гиша, — шепчет он в трубку, так как голос пропал, и даже трубку держать сил нет. — Магдалина сказала, я сын графа. Гиша, я подлетаю к тебе. Раскопай могилы. Хочу удостовериться, что мой брат жив, что я не убил его! Его глаза… — Но сил объяснять нет, и он лепечет: — Мне нужен мой брат, у меня есть брат, он жив, я хочу удостовериться в этом. Я ему отдам всё. Помоги, Гиша! Скажи, что ты здесь, Гиша!
Обеими руками намертво прижимает трубку к уху и ловит:
— Сколько лет прошло, истлели даже кости!
— Я хоть пыль от них возьму! В лучшей лаборатории исследую. Твоё дело — подвести меня к могиле, Гиша.
— Я не хоронил и понятия не имею, кто хоронил. Я лысел и умирал от горя, я ничего не знаю.
— Кто хоронил?
— Ты всех их перебил в войну, никого не осталось.
Грохочет мотор в голове.
— Я видел брата, он жив! Где он?
— Он не жив, — едва слышный, испуганный голос Григория, — иначе я знал бы, где он.
— Ты врёшь! Я видел его! У него мои глаза. Почему ты молчишь?
— Я сижу в правлении от зари до зари, никуда никогда не выезжал. Я ничего не знаю.
— Поведёшь к могилам. — Будимиров швырнул трубку.
А потом ходили от могилы к могиле, большинство их были безымянны.
— Где похоронен отец? Где дед? Где те, кто расстреляны в храме?
Григорий был бледен и жалок, пожимал плечами, разводил руками. И по его щекам текли слёзы.
— Расстреляны все, — твердил беспомощно.
Он и сам был, наверное, бледен и жалок. Вспотела спина, дрожали ноги.
Глава двенадцатая
Джулиан всё ждал: вернётся. Засыпал плохо, прислушивался к каждому скрипу и шороху.
Прошло сколько-то дней.
И вот однажды…
Ночь. Голос Григория:
— Магда сбежала от Будимирова, как и следовало ожидать.
Они с братом подходят к двери.
— Написала ему: не будет жить. Я сам читал её письмо.
— Нет! — перебивает его мама. — Она не может сделать такое! — Но тут же тревожно говорит: — Правда, мы с тобой не знаем, что ей пришлось пережить. А вдруг у неё другого выхода нет, всё равно он её убьёт?! Гиша, успокойся!
— Ты права, она не может совершить самоубийство! — наконец подаёт голос дядька. — Бросилась помогать избитому старику, вместе с ним исчезла. Найдут её, не пощадят! Да ещё поиздеваются… Я помню… он мучил…
— Не надо, Гиша, об этом. — Но голос матери тоже пляшет.
Любим кладёт руки на плечи Джулиана, чуть сжимает.
— Что теперь будет, Гиша?
— Не найдёт её, устроит террор. Разошлёт своих монстров повсюду, чтобы даже дыхание убить. Захочет воспитать поколение послушных рабов, вытравить всё живое.
Прошло ещё несколько дней. Джулиан плохо спал, не мог есть, не понимал, что происходит вокруг, словно окоченел. Просил Господа: «Спаси её, пожалуйста! Помоги!» Обеими руками охранял тётку: зажал в груди и так носил. «Я спасу тебя, Мага, ты только держись, пожалуйста. Ты только ничего с собой не сделай плохого!»
Однажды встал ни свет ни заря. Какая-то сила повела из дома в степь — по тропе, проложенной тёткой.
Послышался приглушённый гул, и Джулиан с удивлением закрутил головой — откуда? Машина так не гудит. Не сразу понял — с неба. Один раз садился самолёт в их степи — Будимирова. И унёс от него тётку. К тому самолёту им, мальчишкам, подходить запретили, а что издали увидишь?! А сейчас вот он, с выпуклыми глазами, несётся прямо к Джулиану.
Может, дядька ошибся, и самолёт возвращает ему тётку?! Вот он коснулся земли, побежал в сторону от Джулиана. И в эту минуту наперерез, виляя, как пьяный, к нему кинулся «газик» дядьки. В него уселись вышедшие из самолёта Будимиров и ещё два человека.
Какое-то время смотрел вслед машине. И побежал.
Прилетел убить дядьку за то, что Мага сбежала?
Нёсся сломя голову — вот-вот упадёт.
— Господи, спаси дядьку! — шептал исступлённо, повторяя мамину интонацию.