Украсть право первой ночи
Шрифт:
– Наладилось. Я ведь говорила, что всё будет хорошо, – тихо сообщила Лайна Марисе. – Сурит не дурень, с отцом дела ведет, всё понимает. Ведь нет выхода, и родных подвести нельзя! А Умина красавица, таких в округе больше нет! Вот привезёт завтра кучу золота от графа, и подавно все будут рады!
Солнце ещё светило ярко, но пошло к закату и удлинились тени, когда к воротам подъехала простая, без украшений и гербов большая карета, запряжённая четвёркой лошадей. Безо шума и звона бубенцов – эту карету ждали и её появление не пропустили бы ни за что. Карету окружали семь всадников, трое из них въехали во двор, спешились и двинулись к новобрачным. Один шёл впереди, и
Навстречу приезжим вышел дядюшка Фуртаф, поклонился, посланник графа в ответ тоже изобразил легкий поклон. Они обменялись короткими фразами, и мельник двинулся к дочери. Мариса замерла – что, если Сурит…
Нет – мужчины, друзья или родственники, предусмотрительно оттёрли его от невесты. Умину взял за руку отец. Она покорно пошла к карете. Открылась дверца, её подсадили, дверца захлопнулась. Мариса, которая к тому времени уже вышла на крыльцо, заметила, как внутри кареты мелькнула женская фигура – там уже сидела женщина, которая, как видно, явилась сопровождать невесту.
Карета сразу развернулась и понеслась по пыльной дороге, всадники пристроились по бокам.
– Ну вот, теперь осталось посмотреть, сколько наша невеста привезёт монет! – громко сказала одна из многочисленных родственниц мельника.
Утром та же карета привезла Умину обратно. Было уже не раннее утро, и во дворе опять собрались почти все, кто только смог прийти. Один из сопровождающих открыл дверку и помог выйти невесте – в том же свадебном платье, она снова казалась невестой. Умина тут же попала в объятия матери, отец стоял рядом. Из кареты высунулась изящная женская рука, поманила мельника, приказывая подойти. Тот подчинился.
Леди, сидящая в карете, нагнулась и негромко сказала:
– С девушкой все отлично. Но она устала, уложите её поспать ненадолго.
Мельник поспешно поклонился и закивал:
– Конечно, миледи!
Дверка захлопнулась, карета уехала. Умину мать, обняв, увела к дому. Невеста действительно казалась уставшей, шла покачиваясь. В руке она несла кошелёк, и со стороны уже было видно, что он далеко не полон. Следовало развязать кошелёк и показать содержимое, чего мать делать не стала. Она уже поняла, что там слишком, слишком мало для их первой в округе красавицы. Как же так? Им-то ничего, а новая родня не поймёт.
Умину увели в дом и уложили – и без советов ясно, что той необходимо было отдохнуть. Тем более что и жених пока не просыпался. Сурин, жених, накануне много пил и громко объявлял всем и каждому, что не собирается пока трогать невесту, и унять его удалось не сразу. Ну а в остальном весёлая была свадьба, все остались довольны.
В дальней спальне, сидя рядом с дочерью, мельничиха и развязала злосчастный кошелёк. Так и есть – из него выпали две монетки, впрочем, золотые. Мало! Мельничиха вздохнула – придется доложить ещё несколько, отдавая родителям жениха якобы их долю, чтобы не позорить девушку. И что же графу не понравилось? Не с той ноги встал? Все деревенские дурнушки получали больше. Старшую дочку так и вовсе одарили щедро, молодые, считай, хороший дом себе на те деньги поставили!
Мариса сбежала к себе в каморку, от людей подальше, и села прясть – не сидеть же без дела. Ах, сбежать бы и вовсе куда-нибудь далеко!
Всё обошлось: Умина, проснувшись, чувствовала себя здоровой, её муж к этому времени тоже оказался проспавшимся и притихшим. И свадьба пошла своим чередом – новобрачную переодели в красное платье и увезли в город, в дом жениха. Часть гостей последовала за ними, а часть продолжила праздновать у мельника. Мариса, конечно, осталась дома, и даже поздно вечером вышла к праздничному столу – чего там, все свои. Лавочник Реддит не пришёл, кто-то обмолвился, что он вовсе укатил из деревни – вот и хорошо. Впереди, только руку протяни, была свадьба самой Марисы....
Граф Финерваут за завтраком был не в настроении. Леди Льен надела маску приличной безмятежности и сочувственно ему улыбалась. Граф отодвинул подальше кашу, положил себе кусок мясного пирога и щедро полил его соусом. После чего исподлобья взглянул на Ивина.
– Почему не выполняешь свои обязанности?
– Простите, милорд? Вы что имеете в виду? – удивился Ивин.
– Почему не ты вчера привёз девушку?
Компаньонка леди Валины закашлялась и закатила глаза.
– Что с вами? – граф повернулся к женщине. – Вы больны, эсса? Тогда зачем выходите из своей комнаты?
– Простите, милорд, – пробормотала та и уткнулась в свою тарелку.
– Я всё устроил, милорд, – объяснил Ивин. – Разве что-то было не в порядке?
О том, что девушка не оправдала ожиданий, ему уже сказали. Но с этим он ничего не мог бы поделать. Бывает.
– А ты сам? – граф сверлил его взглядом.
– Мне нездоровилось, милорд. Боюсь, в моем состоянии никак нельзя было выполнять обязанности лично.
– И что у тебя заболело? – ровным голосом поинтересовался граф.
– Милорд, позвольте мне не отвечать на этот вопрос за завтраком.
Леди Льен еле заметно улыбнулась. Граф бросил на племянника долгий взгляд и отвернулся.
Ивин сам не знал, почему он сначала поехал к дому мельника раньше положенного, а потом решил не ехать вовсе. Верный ответ – так ему захотелось. Но «захотелось» – это не то, что может позволить себе человек его положения.
Граф недовольно посмотрел на племянницу, которая сидела тихо, как мышка, и приказал Ивину:
– Зайди сразу ко мне.
Ивин приказ выполнил – зашёл после завтрака в графский кабинет. Леди Льен была там, удобно устроилась в бархатном кресле, прямо над ней на стене висел портрет леди Камиллы, последней графини Финерваут – когда новый граф занял кабинет прежнего, он распорядился оставить портрет прекрасной дамы на месте. Матушка считала, что леди Камилла была предметом его тайной страсти, и делилась этим соображением со всеми желающими. Ивин, однако, готов был спорить, что граф не способен ни на какую страсть, тем более глубокую и тайную. Некоторые графские секреты, о которых посторонним леди неизвестно, говорили за это. Просто леди Камилла была красивой женщиной, а графу нравилось всё красивое. Портрет был отличный.
– Девчонка оказалась пустышкой, – сходу заявил граф Ивину. – Совершенной пустышкой! Как пыльный сухой горшок.
– Сочувствую, милорд, – ответил Ивин, ужа догадываясь, что будет дальше, и внутренне вскипая оттого, что возражать с его стороны будет крайне недальновидно.
Да, но… Соглашаться – это разумно, но простить себя потом будет непросто.
– Дочь мельника так красива, – сказал он. – Правда ведь, леди Льен?
– Именно так, – тут же подтвердила та. – Удивительная красавица. Меня всегда искренне удивляло, почему самые красивые девицы несут столь малый запас первородной силы? Если они не одаренные, конечно. Но вы видели когда-нибудь настоящую одарённую среди здешних сельских девок? Знающие люди утверждают, что таких нет.