Украсть у президента
Шрифт:
– Достоевский, Женя, – это такой писатель, – неестественно ровным голосом сказал Глеб.
– Понятно, – смутилась Женя.
И только теперь гости поняли, что все это – не шутка.
Женя вышла из кухни. Глеб поднял глаза. Гости молча смотрели на него.
– Она больна, – сухо произнес Глеб. – Прошу прощения за то, что сразу вас не предупредил.
Когда остались втроем, можно было переходить к разговору о делах, ради которых приехал Горецкий, и посмурневший Глеб уже не притрагивался к водке, но Горецкий хотел, чтобы беседа текла как бы сама собой, вроде бы ничего серьезного, просто собрались старые приятели с единственной целью пображничать, и дело только в этом, а разговоры – это между прочим, только чтобы за столом не молчать. Горецкий лично разлил водку по рюмкам, скосил глаза на хмурого Глеба, но демонстративно не заметил его хмурости и сказал беспечно:
– А я только сегодня в Москву прилетел. Получается, что с корабля на бал. Давай, Глеб, выпьем. За то, что не отказываешь. За то, что к тебе в любой момент можно завалиться и водки попить.
Он старательно пытался вытащить Глеба из трясины расстроенных чувств, но это было так прямолинейно и так все на виду, что Глеб решил, что надо все проговорить до конца и тем самым закрыть тему, чтобы не оставалось поводов для домыслов и чтобы не случалось больше неловких ситуаций.
– Женя попала в автокатастрофу, – сказал он, посмотрел на Горецкого, и улыбка на лице Ильи мгновенно испарилась. – Катастрофа была страшная. Ее приятель, который был за рулем, погиб. Сама же она была в коме несколько дней. Выкарабкалась чудом, но ее собирали буквально по кусочкам, все ее тело в швах. Первое время после того, как она пришла в себя, она никого не узнавала. Помнила только отдельные слова. Ей давали в руку ручку, предлагали написать свое имя – она не могла этого сделать. Она тогда и она сейчас – это небо и земля. Но какие-то проблемы сохраняются. Она всегда мучается, когда ко мне кто-то приходит. Пытается угадать, видела раньше этого человека и должна ли помнить его имя. Я не знаю, восстановится ли она когда-нибудь полностью.
– Черепно-мозговая травма? – спросил Горецкий.
– Да, – кивнул Глеб. – Ушиб головного мозга тяжелой степени.
– И тем не менее прогресс впечатляет, – оценил Горецкий. – Девушке повезло, что у нее такой братец.
Глеб сделал движение рукой, желая показать, что не об этом сейчас речь, но Горецкий продолжил настойчиво:
– Глеб! Я на сто процентов уверен, что без тебя бы она не поднялась. Ты и сам понимаешь, что если бы не твои знания и не твой опыт – она была бы сейчас в куда более плачевном состоянии…
– Ладно, закончим, – предложил со вздохом Глеб. – Давай к делам перейдем.
– А я как раз о делах, Глеб. За твоим советом пришел. Очень похожая история. У пациента амнезия с полным замещением личностной самоидентификации. Он – это не он, а кто-то другой. А себя настоящего он совершенно не помнит.
– Была травма? – вопросительно посмотрел Глеб.
– Да, – на всякий случай подтвердил Горецкий.
– Физическая? Психическая?
– Мне неизвестно, – осторожничал Горецкий.
– Но ты его историю болезни видел?
Горецкий нервно забарабанил пальцами по столу.
– Там какая-то путаная история, Глеб, – сказал он. – Может, ему и вправду настучали по голове. Или в его жизни произошло что-то такое ужасное, что крыша поехала. Или, может, накачали его чем-то…
Глеб поднял голову, и их с Горецким взгляды встретились. Потом Глеб перевел взгляд на Корнышева. Тот смотрел на него выжидательно.
– Тогда это уголовщина, – сказал Глеб.
– Именно! – с неожиданной для Глеба готовностью подтвердил Горецкий.
– Илья, ты меня извини, но я вряд ли смогу тебе помочь.
– Почему? – спокойно спросил Горецкий.
– Когда к хирургу домой приходит человек со свежей огнестрельной раной и просит частным образом и без огласки извлечь пулю…
– Ты же не хирург. И я без пули, – попытался перевести разговор в шутливую тональность Горецкий.
– Это та же уголовщина! – твердо повторил Глеб.
– Уголовщина, – снова подтвердил Горецкий. – Поэтому мы этим делом и занимаемся.
– «Мы» – это кто? – уточнил Глеб, и взгляд его стал отстраненно-недоверчивым. – Ваша клиника?
– Я ведь не в клинике, Глеб. Уже давно, – сказал Горецкий. – Я хотя и по специальности вроде бы, но уже совсем по другому ведомству. Которое всякими такими странными историями и занимается.
Тут многоопытный Корнышев продемонстрировал Глебу свое служебное удостоверение. Глеб вчитался в текст, посмотрел на своих гостей озадаченно, и стало ясно, что эффект достигнут.
– Наш пациент напрочь отказывается вспоминать свою прежнюю жизнь, – ковал горячее железо Горецкий. – Я действительно не знаю, вследствие чего это все. Но есть подозрение, что психотропы.
– Я по этой тематике не работал, – сообщил Глеб.
– Я знаю, – кивнул Горецкий. – Я к тебе за другим пришел. Ты ведь у нас дока по восстановительной терапии. Ты мозги вправляешь, как хороший хирург вправляет кости. У тебя есть опыт и есть наглядные результаты твоей работы, вон она, Женька, – Горецкий показал рукой вслед ушедшей Жене. – Ты из нее человека сделал. Получается у тебя. Есть надежда. Я знаю, что ты мне скажешь. Что надо знать первопричину. Что разбившийся мотоциклист с ушибом головного мозга и мамаша, свихнувшаяся после смерти своего любимого чада, – это совершенно разные случаи, и курс лечения у каждого будет свой. Но вот привозят тебе пациента, а у него ни истории болезни нет, ничего – ну на улице его подобрали, допустим. И что – его не будут лечить? Ведь все равно лечим, Глеб. Все равно вытаскиваем. Ищем подходы, ищем способы.
Глеб смотрел задумчиво.
– Раз ты меня к своему пациенту не повез, значит, показывать мне его не собираешься, – высказал он предположение.
Горецкий развел руками – ты же и сам, мол, все понимаешь, такие условия работы, все под начальством ходим и не нам свои порядки устанавливать.
– Тогда хотя бы на словах, – сказал Глеб. – Симуляция исключена?
– Стопроцентно, – кивнул Горецкий.
– Основная версия – психотропы?
– Да.
– Клинические проявления?
– Он абсолютно адекватен, Глеб. Если только не знать, что он не тот человек, за которого себя выдает.
– Он полностью идентифицирует себя с этим вымышленным?
– Да.
– Этот вымышленный хоть каким-то боком соприкасается с ним прежним?
– Нет. Две разные биографии.
– И никаких пересечений?
– Нет.
– Ты хочешь вернуть его в его прежнюю жизнь?
– Да.
– А он сам этого хочет?