Укразия

Борисов Николай Андреевич

Катя побледнела. Она не привыкла к таким шуткам и сейчас сидела вся бледная, полная гнева, забыв о том, что она кокотка.

Дройд улыбался ей радостной улыбкой. Барлетт же спокойно сидел и так же спокойно косил глаза то на Дройда, то на Катю.

— Извините меня, — сказала, вставая, Катя и быстро вышла из курильни.

Барлетт искренне рассмеялся, увидев удивленное лицо Дройда.

— Ну, как находишь укразиек?

Каменщиков, наклонившись к генералу и указывая на уходящую Катю, прошептал:

—

Большевичка.

— Вы скоро всех нас будете подозревать в большевизме. Ну и выдумщик вы, батюшка. Молчите, молчите, а не то лопну, — и генерал залился полным звучным смехом, заставлявшим дрожать его живот. Каменщиков обиженно встал и перешел в другой угол курильни, где и подсел к другой группе офицеров.

Задыхаясь, Катя остановилась в коридоре.

Из-за ковра высунулась желтая рука и, схватив за руку Катю, прежде чем она успела вскрикнуть, вложила в ее пальцы записку. Катя, с остановившимся дыханием, затаив готовый сорваться крик, схватила записку, нервно прочла:

«Пленного, числящегося за князем Ахвледиани, выдать по первому его требованию.

Г.-л. Биллинг».

Катя оглянулась. Пустой коридор, увешенный коврами, и только как будто ветер иногда шевелил ковры. У Кати немного кружилась голова, ее и пугала эта таинственность и раздражала, раздражала до ненависти и против «7 + 2», и против…

— Кто здесь? — сдавленным голосом спросила Катя.

— Вы согласны? — склонившись, спросил Тзень-Фу-Синь, неожиданно появляясь позади Кати.

Как от удара, Катя повернулась и отступила на шаг.

— Молчите, молчите, товарищ, идите к выходу, автомобиль… Поедете, освободите.

И снова нет китайца, и снова в пустом коридоре одна, одна…

Решение быстро принято. Катя направилась к выходу. В ложу Джона быстро вошел Тзень-Фу-Синь.

— Товарищ… Ступай к автомобилю… Поедешь с женщиной. Освободишь.

— Хорошо, — сказал Джон, вставая и натягивая на голову кепку.

При выходе молчаливый китаец быстро подал Кате шляпу и пальто. Момент — и Катя, опрометью пробежав подземный коридор, очутилась на свежем воздухе, одуряющем до головокружения.

У пролома Катю догнал Джон.

Генеральский шофер автомобиля № 6441 не проснулся от шума автомобиля. Джон любезно пригласил Катю сесть.

— Указывайте дорогу. И автомобиль умчался.

Мелькнули на повороте его два глаза, и снова ночь.

Исчезновения Кати никто не заметил. Пили вино и наслаждались экзотическим танцем, приготовленным Ван-Роозом.

Под странно-шипящую музыку, посреди курильни, с двумя трубками опиума совершенно обнаженная китаянка танцевала танец «Черного дыма».

Энгер подозвал Тзень-Фу-Синя и что-то сказал.

И почти вслед за Энгером капитан Иванов, остановив Тзень-Фу-Синя, отвел его в сторону.

Танец

продолжался.

— Можете идти, — сказал китаец провокатору.

На улицах ночь, в подвалах кокаин, опиум, клубы холодного безумного эфира…

* * *

В эту ночь совершенно непроницаемый туман затопил улицы.

Туман с моря.

Провокатор шел, оглядываясь по сторонам. Он не видел, как за ним, шаг в шаг, шел Тзень-Фу-Синь. Шаг в шаг, за провокатором шла смерть. Улицы, переулки, задворки, дворы… Качающиеся фонари вдруг освещали провалы дворов, и снова тьма, и снова тишина. Ни одного выстрела. Ни одного звука.

— Странно, — бормотал провокатор, — какая тишина.

Остановился, вздохнул полной грудью воздух, но поперхнулся густым туманом, закашлялся и пропал в одном узком переулке.

Тзень-Фу-Синь, как кошка, как смерть, шаг за шагом шел за ним.

Условный стук в дверь: три подряд, два через паузу.

И провокатор исчез за дверью. Тзень-Фу-Синь выждал и остановился камнем.

В комнате, куда вошел провокатор, было накурено.

Густой синеватый дым клубился, закрывая потолок.

Окна тщательно были завешены одеялами и рогожами.

Железнодорожная пятерка вместе с одним из членов Ревкома заседала.

Лентулову обрадовались.

— Мы думали, что ты уже влопался.

— Еще не добрались, — улыбнулся Лентулов, тихо поправляя в кармане деньги.

— Товарищи, мы растем, мы крепнем, скоро будет назначен час…

Стук в дверь. Условный стук.

Три раза подряд, два через паузу.

Лица у всех побледнели. Один жест — и револьверы в каждой руке.

— Кого еще нет?

— Все.

— А Макаров и Катя?

— На работе.

Молчание. И только ветер, врываясь в разбитое стекло, поддувал рогожу.

— Я отворю.

И тихо, с револьвером в руке, скользнул к двери Горбов.

Приоткрыл дверь, и в руку ему — бумага…

В зажатые пальцы жесткая рука сунула записку.

Рванул дверь. Открыл.

Никого.

Ночь… Пустой переулок, глухой, беззвучный… Ни звука, ни шороха…

Горбов бросился по переулку к улице. Никого. Тишина.

Бледный, сжимая в руке записку, он вернулся в комнату.

— Нет никого.

— Что у тебя в руке?

Горбов взглянул на руку с сжатой бумагой между пальцев и удивленно передал записку Савелию. Савелий, прочтя записку, побледнел и, обведя всех глазами, положил записку текстом вверх.

«Последний вошедший — провокатор. Он получил сегодня пять тысяч рублей.

7 + 2».

Только отрывистое дыхание, а глаза, глаза впились в эту записку, до крови напрягаясь, вчитываясь в эти строчки. Провокатор…