Укрощение «тигров»
Шрифт:
15 часов 30 минут. Только что сообщили, что в штаб доставлены захваченные сегодня пленные. Мчимся туда. Выехать не просто: дорога ведет через бугор, который находится под обстрелом — гитлеровцы охотятся за машинами. Шофер припал к баранке руля и выжимает из своего потрепанного мотора все, что можно. Была не была!.. Впереди, метрах в пятнадцати, как бы вспыхивает клубок пыли, раздается характерный шуршащий звук — это бронебойный снаряд. Крутой поворот!.. Полный вперед!.. Сбоку, на том самом месте, где мы были бы, если бы шофер не сделал этот вираж, падает второй бронебойный снаряд.
Встречаемся с пленными. Это берлинский пекарь Рудольф Гольнов и плотник из Пауэна Вальтер Ферих. Обоим война осточертела, и они добровольно сдались.
Рудольф Гольнов в армии с 15 октября 1942 года, а на Восточном фронте с апреля этого года. Рассказывает, будто 12–14 августа в Харькове был Гитлер. Он посетил госпитали и приказал легкораненых вернуть в части, а тяжелораненых увезти в Киев. Отдал приказ: «Положение тяжелое, но не безнадежное. Уверен, что каждый из вас, мои солдаты, будет драться до последнего дыхания, потому что Харьков — основной опорный пункт на востоке Украины». Приказ читали перед строем во всех частях, без всяких комментариев.
Гольнову и его товарищам не захотелось драться до последнего дыхания. И когда у них в роте осталось всего пять человек, все пятеро при отступлении полка спрятались в яму и… «заснули». «Разбудили» их наши бойцы.
Вальтер Ферих — давно не стриженный, обросший пухом юнец. Ему всего восемнадцать лет. Его ранило в ногу, и он побрел в тыл. Заградительный отряд остановил его и послал обратно, грозя пристрелить за дезертирство. Тогда Вальтер решил перебежать к нашим. Он спрятался в лощине у совхоза «Коммунар» и дождался, пока подошли наши наступающие бойцы.
Теперь оба рады-радешеньки. Война для них кончилась!
17 часов 20 минут. Возвращаясь в Дергачи, вдруг увидели с бугра огромный пожар в Харькове. Над городом клубились страшные, неправдоподобные тучи — черные, серые, белые, синие. Очагов огня становилось все больше. Постепенно весь Харьков заволокло дымом.
Я влетел в кабинет начальника штаба 53-й армии:
— Харьков зажгли!
Генерал Деревянко, оторвавшись взором от разостланной перед ним карты, распрямил усталую спину, улыбнулся кончиками губ и сказал:
— Знаю. Советую вам теперь быть поближе к передовым подразделениям. Только что наши радисты перехватили переданную открытым текстом, без шифра, телеграмму начальника люботинского оборонительного узла: «Сил больше нет, вынужден уходить из Люботина. Шлите резервы, иначе не ручаемся за вторую линию обороны». Примерно в эти же минуты и вспыхнуло пламя над Харьковом — словно это был ответ Люботину. Им уже нечем держаться, резервов в Харькове нет, и они решили уходить. Потому и зажгли город, мерзавцы…
Люботинский узел играл важную роль в обороне Харькова. Захватить его означало не только окончательно закрыть пути отхода на запад, на Полтаву, но и лишить немцев возможности отступления на юг, на Лозовую, — из Люботина можно воспретить движение на Лозовую артиллерийским огнем. Вот почему оборону Люботина гитлеровский штаб приравнивал по значению к обороне самого Харькова.
Нанеся сегодня утром сокрушительный удар по этому оборонительному узлу гитлеровцев, наши пехотинцы, танкисты, летчики, артиллеристы предрешили освобождение города.
19 часов 45 минут. Уже темнеет. Мы примчались в Померки, район парков и дач на северной окраине Харькова. Царит удивительная, мертвая тишина. Отблески зловещего зарева ложатся на белые колонны парковой ограды, на изуродованные фасады заброшенных дач. В глубь сада с израненными деревьями ведет глубокий след танковых гусениц.
Находим командный пункт полка майора Сажинова. Майор рассказывает, что, начиная со второй половины дня, было замечено движение от Сокольников к центру города. Ушли четыре машины с орудиями на прицепе, две машины с пехотой. Потом в тыл потянулись подразделения немецкой пехоты пешком.
Сейчас немцы открыли сильный огонь из шестиствольных минометов по позициям левого соседа. Очевидно, хотят продолжить отвод войск под прикрытием огня.
Полк имел до сих пор задачу: занимать прочную оборону на случай гитлеровских контратак. Только что получен приказ готовиться к атаке. Будет произведен огневой налет нашей артиллерии, и вперед! Даешь Харьков!
Среди бойцов — огромное оживление, все готовятся к этой решающей атаке, как к празднику.
22 часа. И вот мы, отъехав чуть поодаль, спешим привести в порядок свои записи, немного перевести дух и подготовиться к завтрашнему дню, к большому военному дню, ради которого весь фронт вел бои на протяжении этих недель, грозно и неотвратимо двигаясь на юг и на юго-запад. Дождались! Это радует и бодрит. И только одно тревожит сердце: что-то сейчас творится в Харькове? Можно представить себе, как свирепствуют там гитлеровцы в эти последние часы своего шабаша.
Скорее бы, скорее войти в город!..
Харьков свободен!
23. VIII, 15 ч. 05 м.
Да, Харьков свободен. Это самая главная новость сегодняшнего дня. С этого мы начинаем свое сообщение, которое я диктую сейчас сияющей от радости телеграфистке Павловой. Она держит связь прямо с Москвой.
Харьков свободен! Мы только что были там, ходили по Сумской улице, видели город, беседовали с харьковчанами, фотографировали их встречи с нашими бойцами. И — удивительное дело! — бывает же так на войне: свершилась встреча, обещанная нам полушутя-полусерьезно подполковником Прошуниным в Белгороде. Мы встретились-таки с ним на площади Дзержинского, у руин здания обкома партии в 10 часов утра.
Его полк принял самое активное участие в решающем штурме Харькова. После битвы у Северного поста, где мы виделись в последний раз, прошунинцы сражались у совхоза «Животновод», как вдруг этой ночью был получен приказ: повернуть на девяносто градусов и наступать на город; исходный рубеж — Серяки-Савченки; удар на запад — через Залютин Яр и южнее — лесом.
Противник ждал, что полк будет продолжать атаки на юг, а тут вдруг белгородцы поворачивают и движутся вдоль немецкого оборонительного рубежа, параллельно ему и наносят удар совершенно в другом направлении… Гитлеровцы растерялись от неожиданности.