Укрощение
Шрифт:
— Я думаю. Я прекрасно знаю пределы своих возможностей. Кстати, об усталости. Как дела у Анны? — поспешил сменить тему полицейский.
Эрика задумалась, словно не уверенная в том, как ей лучше ответить:
— Честно говоря, даже не знаю. У меня такое ощущение, что мои слова до нее не доходят. Она опутала себя чувством вины, словно коконом, и я не понимаю, как заставить ее вернуться к реальности.
— Возможно, это не твоя задача, — ответил мужчина, понимая, однако, что его замечание бесполезно.
— Я поговорю с Даном, — сказала его жена, желая показать, что на этом разговор об Анне закончен.
Патрик все понял и не стал задавать лишних вопросов.
— Кстати, мне самой потребуется антикризисная психотерапия, — добавила она, подливая себе супа.
— Да? Почему? Что еще сказала тебе мама? — насторожился Хедстрём.
— Нет-нет, на этот раз Кристина невиновна! И мне понадобится не только психотерапия. Мне придется стереть всю память после того, как сегодня утром я имела счастье лицезреть Мелльберга почти обнаженным.
Патрик расхохотался так, что поперхнулся супом:
— Да, это зрелище никто из нас долго не забудет! Но ведь мы обещали друг другу быть рядом в горе и в радости… Только постарайся не представлять его себе, когда мы будем заниматься любовью.
Фальк посмотрела на него с ужасом.
Уддевалла, 1974 год
Границы нормальности все более размывались. Лайла видела и понимала это, но не могла устоять перед искушением время от времени пойти навстречу желаниям Владека. Она осознавала, что это неправильно, но иногда ей хотелось хотя бы ненадолго притвориться, что они живут самой обычной жизнью.
Истории Владека продолжали зачаровывать всю семью. Он соединял необычное с обычным, ужасное с волшебным. Часто все они собирались вокруг кухонного стола при свете одной небольшой лампы — в полумраке семейство могло особенно проникнуться историями бывшего циркача. Они слышали аплодисменты публики, видели, как канатоходец парит высоко в воздухе, восхищались принцессой цирка, элегантно и уверенно балансировавшей на спине украшенной плюмажем и блестками лошади, мчавшейся по кругу… Но ярче всего им виделся Владек со львами на манеже. Как он стоял посреди арены, гордый и сильный, управляя дикими зверями. И не потому, что в руках у него был хлыст, как полагала публика, а потому, что львы любили и уважали его. Они доверяли ему и поэтому слушались.
А его главный номер, его гранд-финал, когда он с презрением к смерти клал голову в пасть льва! В эти мгновения публика сидела не шелохнувшись, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. И трюк с огнем тоже был эффектным. Когда на манеже гас свет, зрители начинали тревожно перешептываться. Мысль о том, что звери, притаившиеся где-то там и прекрасно видевшие в темноте, воспринимали их как дичь, заставляла почти каждого из них схватить за руку того, кто сидел рядом. Затем тьма внезапно освещалась горящими обручами, которые светили гипнотическим светом. И львы, преодолев свой страх, грациозно прыгали через эти обручи, поскольку испытывали доверие к тому, кто приручил их и теперь попросил выполнить этот трюк.
Сидя и слушая, Лайла тосковала по тому, что могло бы рассеять окружавший ее мрак. И снова вернуть ей чувство доверия к кому-нибудь.
Морозным утром Хельга шла по пустынным улицам Фьельбаки. Летом жизнь в поселке била ключом. Магазины были открыты, в ресторанах не хватало свободных столиков, в порту яхты стояли бок о бок, а по улицам прогуливалась целая толпа народу. Но зимой все замирало. Все двери были заперты, и, казалось, Фьельбака ушла в зимнюю спячку в ожидании следующего лета. Но сама фру Перссон всегда предпочитала более спокойное время года. У нее в доме тогда тоже было спокойнее. Летом Эйнар часто приходил домой пьяный и бывал особенно злобным.
Само собой, все переменилось с тех пор, как он заболел. Его единственным оружием стали слова, но теперь они больше не могли ранить Хельгу. Никто не мог причинить ей боль — никто, кроме Юнаса. Он знал все ее слабые места, чувствовал, когда она особенно уязвима. Но, как бы абсурдно это ни выглядело, она все равно хотела защитить сына. Для матери не имело значения, что он уже давно стал взрослым мужчиной, высоким и сильным. Он по-прежнему нуждается в ней, и она защитит его от происков зла.
Проходя мимо площади Ингрид Бергман, пожилая женщина остановилась посмотреть на замерзшую воду. Она любила шхеры. Ее отец был рыбаком, и они часто уходили вместе в море на его лодке. Но все это прекратилось, когда Хельга вышла замуж за Эйнара. Он был с материка и так и не смог привыкнуть к капризам моря. «Если бы люди были созданы плавать, у них были бы жабры», — ворчал он. Юнаса тоже никогда не интересовали катера и яхты, так что фру Перссон так и не довелось побывать в море с тех пор, как ей было семнадцать, хотя она жила в одном из красивейших уголков побережья.
Впервые за много лет ей до боли захотелось поплыть по волнам. Но сейчас ей не удалось бы это, даже будь у нее лодка. Лед был толст, и те лодки, которые не вытащили на берег, теперь накрепко вмерзли в него. Каким-то образом они напоминали Хельге ее саму. Примерно так она и чувствовала себя все эти годы: так близко к родной стихии, однако не в состоянии выбраться из своего плена.
Она выжила только благодаря Юнасу. Любовь к нему была в ней так сильна, что на ее фоне меркло все остальное. С самого его детства она готовилась преградить дорогу мчащемуся поезду, который вот-вот погубит его. Она была готова ко всему и не испытывала ни малейших сомнений. Все, что надо было сделать для сына, она делала с радостью.
Старая женщина остановилась и посмотрела на бюст Ингрид Бергман. Они с Юнасом были на площади, когда состоялась церемония открытия памятника. В тот день там представили также новый сорт роз, выведенный в память о ней. Перссон-младший был полон радостных ожиданий. Предполагалось участие детей Ингрид, а также девушки ее сына, Каролины, принцессы Монако. Юнас был в том возрасте, когда мир полон рыцарей и драконов, принцев и принцесс… Больше всего ему хотелось бы, конечно, увидеть рыцаря, но сгодилась бы и принцесса. Трогательно было видеть его энтузиазм, когда мальчик готовился к этому торжественному событию. Он тщательно расчесал волосы и собрал в их саду цветы: сердцецветы и колокольчики, которые успели уныло съежиться в его вспотевшей руке, пока они добрались до площади. Эйнар, конечно же, издевался над сыном как мог, но Юнас впервые в жизни проигнорировал своего отца. Ему ведь предстояло увидеть настоящую принцессу!
Хельга до сих пор помнит его изумление и разочарование, когда она показала ему издалека Каролину. Ребенок долго смотрел на нее с дрожащей нижней губой и наконец выдавил:
— Мама, но она же выглядит как самая обычная тетка!
Вечером, уже после того, как они вернулись домой, фру Перссон нашла на свалке за домом все его книги сказок, небрежно сваленные в кучу. Юнас никогда не умел справляться с разочарованиями.
Глубоко вздохнув, она снова двинулась к дому. На ней лежит ответственность — уберечь сына от разочарований. От больших и малых.