Укротитель Медузы горгоны
Шрифт:
– Сама иди за нарядом, если недовольна моей работой.
Пожаловавшись на Таткину, Света пошла переодеваться. Она надеялась, что Ольга образумилась и приготовила костюм кормилицы. Но, как уже говорилось, его в гримерке не обнаружилось – костюмерша объявила актрисе бойкот. Мускатова разозлилась и решила отчитать нахалку. Однако от стресса ощутила спазмы в желудке, захотела пить и тут увидела у зеркала чашку капучино. Сразу опустошила ее, а потом отправилась в туалет. Когда вернулась, на столике у зеркала стояла новая порция обожаемого ею напитка. Актриса,
Та, увидев коллегу, спросила у нее:
– Почему ты такая бледная?
– Всю ночь под одеялом провертелась, бессонница напала, – вздохнула Светлана. – А сейчас глаза слипаются, самое подходящее состояние для спектакля.
– Я попрошу Витю сделать тебе кофейку, – засуетилась Иратова.
– Не надо, – поморщилась Мускатова, – в нашем буфете редкостная растворимая гадость.
Иратова улыбнулась:
– Нет, по моей просьбе он тебе настоящий кофе сварит, из зерен.
Понятное дело, увидев первую чашечку, Светлана вспомнила эту беседу и с удовольствием выпила капучино.
Услышав Светины слова, Иратова смущенно забормотала:
– Ох, не очень красиво я поступила… Ведь пообещала принести Свете хорошего кофе и забыла. Пошла в буфет, но по дороге встретила Обоймова, и тот потребовал, чтобы я немедленно зашла к нему поговорить об «Отелло». Вот и запамятовала про кофе!
Мускатова пожала плечами и продолжила рассказ.
Напившись капучино, она направилась в вотчину Таткиной. В коридоре ей неожиданно стало дурно – закружилась голова, задрожали ноги. Света испугалась, что упадет в обморок, и, чтобы попросить о помощи, толкнула первую попавшуюся дверь. Поняла, что очутилась в костюмерной, хотела позвать Олю, но не смогла произнести ни слова. Дальше ее воспоминания были весьма отрывочны. Вроде она прошла в глубь комнаты… увидела диван за штангой, где висели кринолины… упала на него, затем темнота…
– Так, кто где был, когда объявили о пожаре? – сурово спросил Егор Бочкин, обводя присутствующих тяжелым взглядом.
– Я был на сцене, – занервничал Ершов. – Ваня выбежал из-за кулис, опоздал на выход. Розка от злости посинела.
– А тебе понравится, если твой партнер вовремя не появится? – огрызнулась Глаголева.
– Иван повернулся к залу лицом, улыбнулся. Зрители увидели клыки и со стульев попадали, – вещал Григорий Семенович. – Мне Ванькина хохма не понравилась, глупо он пошутил. Сам, правда, понял, что сыдиотничал, и живо за кулисы смылся. А Розалия ржать принялась.
– Не сдержалась, – призналась наша Джульетта. – Очень уж у Клюева кретинский вид был!
– Глаголева следом за ним удрала, – перебил ее Ершов, – я остался один. Стал вызывать кормилицу. Ей полагалось чуть позже появиться, но спектакль надо было спасать. Я боялся, что Светка еще в гримерке, она всегда опаздывает, в последнюю секунду выскакивает. Безответственный человек!
– А ты лысый дурак! – обиделась Мускатова. – Думаешь, хорошо сейчас в берете смотришься? Какого черта его нацепил?
– Моя голова, что хочу,
Полицейский повернулся ко мне:
– Где находились вы?
– За центральным задником, вместе с Софьей Борисовной, – ответила я.
– Я к ним со сцены подошла, – подхватила Розалия. – Но более ничего не помню, потому что никак не могла успокоиться, перед глазами Иван стоял со своими вампирскими клыками. Анекдот просто!
– А где в тот момент были другие исполнители? – напрягся Егор.
– Ведь мы уже объяснили вам, – с высокомерием вдовствующей королевы вымолвила Глаголева. – Я подошла к Соне и Степаниде. Я самая главная, другие вас не должны интересовать.
Я удивилась. Надо же, мадам, оказывается, помнит мое имя!
– Гриша был на сцене, – продолжала Розалия Марковна, – Ваня психанул и помчался к Леве в кабинет. Непрофессионально он поступил. Что бы ни случилось, артист обязан продолжать спектакль. Вот у меня в начале мая пропала любимая зажигалка, подаренная президентом. И что? Я не дрогнула, отработала пьесу. А погоревала потом. Ваня же полетел Обоймову жаловаться, наплевал на зрителей. Ему надо объявить выговор, так актеры себя не ведут. Наш девиз: умирай, а спектакль спасай.
– Для тех, кто не в курсе, уточню: огниво госпоже Глаголевой преподнес не президент России, а глава компании «Лучшие доски для забора», – захихикал Ершов.
– Какая разница? – всплеснула руками прима. – Это был мой любимый аксессуар из чистого золота с бриллиантами!
– Железка со стекляшками, – вновь не удержался от замечания Григорий Семенович.
– Твой берет натуральное уродство, – парировала Розалия. – Выбрось его.
– Спокойно! Пожалуйста, не отвлекайтесь! – попросил следователь. – Насчет вас я понял. А остальные? Я не очень разбираюсь в Шекспире, но вроде в «Ромео и Джульетте» полно народа: слуги, например, друзья Ромео, родители, король…
– Герцог, – поправила я.
– Лева сократил количество действующих лиц, – пояснила Софья Борисовна, – в его постановке остались Ромео, Джульетта, Лоренцо, кормилица и Меркуцио.
– Да? – удивился полицейский.
– Современная трактовка, – ухмыльнулась я.
– Хорошо, – кивнул Егор. – Я не понял, где стоял Меркуцио.
– Он мяукал в клетке! – воскликнула Розалия Марковна.
– Меркуцио – кошка, – я поспешила ввести Бочкина в курс дела. – Если хотите допросить животное, его можно принести. Извините, у меня вопрос. Вернее, несколько.
– Задавайте, – сквозь зубы процедил Егор Михайлович.
Я повернулась к Светлане:
– Все в театре знают, что вы постоянно пьете кофе.
Мускатова моментально ощетинилась.
– Ничего дурного в этой привычке нет. Кому плохо от моей любви к арабике?
Я спросила:
– Уйдя вчера от меня, вы направились в свою гримерку?
– А куда еще? Не в баню же! – вспылила Мускатова.
– В буфет за кофе не забегали? – продолжала я.
– Хотела, но времени слишком мало оставалось, – ответила Света.