Укротитель времени (сборник)
Шрифт:
— Центральная, — звонко произнес механический голос, — номер, пожалуйста.
— Ах, да! 9534… 900… 211, — машинально произнес Лафайет, заметив, что номер возник в голове сам собой.
— Спасибо, не кладите трубочку, пожалуйста.
Он слышал гул, время от времени прорезаемый треском, затем раздался громкий щелчок и сразу за ним — резкие длинные гудки, чередующиеся с паузами. А что, если Никодеуса нет дома? Полицейские могут в любой момент заметить его. Наконец послышался короткий зуммер и за ним чье-то тяжелое дыхание.
— Алло, — вкрадчиво произнес глубокий голос.
— Никодеус! —
— Лафайет! Это ты, мой мальчик? Я думал… я боялся…
— Давайте оставим пока это. Кажется, я допустил пару небольших ошибок и сейчас…
— Лафайет! Как вы узнали мой номер? Он ведь нигде не зарегистрирован, и…
— У меня свои методы, но об этом позже. Мне нужна помощь. Я хочу знать, где, вернее, я имею в виду, как — о, черт, я не знаю, что мне надо!
— Я что-то не пойму. Где ты сейчас находишься?
— Я бы сказал, да боюсь, вы не поймете. Понимаете, вас на самом деле нет, я просто создал вас в своем воображении, а потом, когда Горубл бросил меня в тюрьму, я решил проснуться — и вот теперь я тут.
— Лафайет, ты, похоже, повредился головой, бедняга! Так вот, о моем телефоне…
— Да черт с ним, с твоим телефоном! Вытащи меня отсюда! Дюжина глупых полицейских вокруг обсуждают, за какое из шести приписываемых мне преступлений можно посадить на год, без права освобождения под залог.
— Ты думаешь, что полицейские ничего не слышат, да? — зарычал кто-то угрожающим голосом и вырвал у Лафайета телефон.
О'Лири увидел перед собой рыжего полицейского с толстыми губами и давнишними шрамами на скулах, полученными на ринге. В его облике было что-то бычье-тупое.
— Никаких разговоров без разрешения шефа, ясно? — Полицейский убрал телефон. — Да, с тебя десять центов за звонок.
— Запиши это на мой счет, — ехидно ответил Лафайет.
Полицейский фыркнул и удалился.
Тяжело вздохнув, О'Лири вытянулся на жесткой лавке и закрыл глаза.
С ума сойти — ведь единственная возможность выбраться из этой ситуации — это воспользоваться тем же самым путем, которым он попал сюда. Все, что теперь надо сделать — это ускользнуть в какой-нибудь другой сон: на сей раз приятный и спокойный, чтобы можно было отдохнуть. К черту эти романтические старые улочки, уютные таверны и прекрасные принцессы… Правда, Адоранна была великолепна — в своей тонкой ночной сорочке… Чертовски стыдно, что он вынужден был исчезнуть, оставив ее в убеждении, что он лгун и мошенник. Не встречался ли ему раньше тот человек, который пришел за ним тогда? Кто его послал — и зачем? Может, Алан? Нет, граф — просто напыщенное ничтожество, такое коварство не для него. Просто я встал у него на дороге. Никодеус? Но что могло им двигать?
Эти размышления были прерваны возникшим ощущением скольжения, как будто потолок куда-то бесшумно поплыл. О'Лири сел и посмотрел в окно. На подоконнике стояла герань в горшочке, а на окне висели занавески в красную клетку.
Откуда это? Лафайет вскочил и ошалело стал озираться вокруг. Низкие потолки, неровный пол, всюду идеальная чистота, кровать с периной и спинками из полированного дерева, табуретка на трех ножках и дверь, обитая деревянными планками. Бетонные стены, окно с решеткой,
Лафайет поймал себя на том, что глупо улыбается. Несмотря ни на что, он был рад снова оказаться здесь. А коли так, надо будет выкроить время, чтобы уладить это недоразумение с Адоранной.
О'Лири быстро умылся из тазика, стоящего в углу комнаты, заправил рубашку, пригладил волосы, бросил на кровать одну из мелких золотых монет, которые обнаружил в кармане, и вышел на улицу.
Как оказалось, звуки молота разносились из мастерской с вывеской «Оковка колес в присутствии заказчика». Рядом стояла опрокинутая набок деревянная паровая машина. Два ее колеса болтались в воздухе. Для одного из них кузнец выковывал новый обод.
Лафайет свернул на первую улочку, ведущую в центр, ко дворцу, и оказался среди шумной толпы снующих дородных артезианских домохозяек, вышедших с утра пораньше за покупками. Его носа коснулся запах свежеиспеченного хлеба. О'Лири почувствовал дикий голод. Сколько же времени он не ел? Похоже, с тех пор как…
Лафайет вошел в уютное помещение с двумя столиками и заказал пирожные и чашечку кофе у краснощекой девушки в накрахмаленном переднике. Когда он полез за деньгами, ему пришла в голову мысль о том, что полицейские наверняка ищут его по всему городу и поэтому не стоит оставлять следы в виде золотых монет. Вот если бы у него среди соверенов нашлось несколько монет поменьше… О'Лири сосредоточился, представляя серебряные монеты, после чего проверил содержимое карманов. Кажется, получилось! Он выбрал четвертной, отдал его девушке и направился к выходу.
— Прошу прощения, сэр! — крикнула она ему вслед. — Вы дали мне иностранные деньги. Вы, наверно, ошиблись?
— Да нет. Это американская монета в двадцать пять центов… — сказал Лафайет и осекся. — Извините.
Он извлек золотую монету и протянул ее девушке.
— Сдачи не надо. — О'Лири улыбнулся и шагнул к двери.
— Но, сэр. Это же целый соверен! Подождите секунду, я заскочу в лавку мистера Самуэля напротив…
— Не стоит. Я… гм… тороплюсь.
Лафайет стал подниматься по ступенькам, девушка бросилась за ним.
— Да вы с ума сошли, сэр! — изумленно воскликнула она. — Соверен — за двухпенсовые пирожные!
На них начали обращать внимание. Вдруг одна женщина, с резко выпирающими вперед скулами и корзинкой на руке, рванулась так, словно кто-то дернул ее за веревку. Она указывала на О'Лири пальцем.
— Это он! — заверещала женщина. — Я видела этого негодяя так же близко, как сейчас, когда вчера вечером в Большом зале подрезала фитили.
Лафайет бросился прочь, свернул за угол и понесся что было мочи. За спиной раздались крики и топот преследователей. Он оглянулся и увидел, что из-за угла появился широкоплечий мужчина в расстегнутом жилете. Он бежал следом, неуклюже переставляя ноги.