Укус хаски (сборник)
Шрифт:
Впрочем, стрельба малых калибров слышна только на передовой, в непосредственном соприкосновении с врагом. До 1-й гвардейской танковой бригады во втором эшелоне докатывалась только орудийная пальба. Утром 4 июля она стала намного чаще. И безо всяких дополнительных инструктажей танкисты догадались: на юге, где окопалась 6-я гвардейская армия, немцы начали действовать.
Экипажи постоянно находились у машин, в том числе у танка под двадцатым номером.
Андрей за прошедшие четыре дня подуспокоился. Он сделал всё, что мог, и если предстоящая битва, в близости которой никто не сомневается,
Особенно это настроение усилилось вчера, когда прибывший с капиталки дизель совместными усилиями был водружён на место и завёлся, Семёныч, дав ему проработаться, осторожно тронул «тридцатьчетвёрку» с места, после чего из бронированной утробы раздался скрежет, и танк словно врос в землю, по всей видимости – надолго, потому что сорвался главный фрикцион.
О хронической неудачливости новенького знала вся бригада. Даже медсестричка Любонька, за отсутствием боёв и раненых помогавшая кашеварам на кухне, смотрела участливо и зачерпнула со дна побольше, накидывая порцию в котелок.
«Эх, лейтенанты молоденькие, нецелованные… Куда ж вам, в пекло…» – говорили её шаловливые и немного грустные глаза.
Разумеется, никаких плотских утех подарить гвардии лейтенанту она не смела. Женщин на фронте мало, все наперечёт. Те, что строгих нравов, считались «сёстрами» бригады: обидишь, тронешь такую помимо её воли, и виноватого найдут в канаве с пробитой головой. Ну а чья крепость пала под огнём мужских взглядов, те крутили военно-полевой роман со старшими офицерами, забеременевших немедленно отправляли в тыл. Впрочем, в образцовой 1-й гвардейской танковой бригаде подобных скандалов не случалось, по крайней мере – давно.
Получив еду из вкусно пахнущих, пусть и огрубелых от фронтовой жизни женских рук, Андрей водрузил котелок на надгусеничную полку «тридцатьчетвёрки», но не успел даже надломить краюху чёрного хлеба, как его отвлёк нестройный матерный хор мужских голосов, средь которого солировал жалобным повизгиванием стрелок-радист Шурик.
– Твой боец?! – рявкнул Бочковский, удерживая гвардейца за ворот точно шелудивого пса, стянувшего хозяйскую колбасу.
– Так точно, товарищ гвардии старший лейтенант… Что он натворил?
– Лампы из соседнего танка спёр!
Ефрейтор виновато опустил физиономию.
«Только не колись!» – мысленно взмолился Андрей. Крысятничать – грех, это он хорошо усвоил и в детдоме, и в училище, хоть в Красной армии грех воровства широко распространён. Красть всё, что плохо лежит, – в национальном характере.
Если по-честному, радиолампы вряд ли «плохо лежали». Судя по докладу командира соседнего танка, боец влез к ним внутрь, когда экипаж вооружился котелками и занял очередь к Любоньке. В танке открутил кожух радиоприёмника и стащил две радиолампы. Времена, когда рации комплектовались положенными по инструкции запасными лампами, ушли в прошлое, если вообще такое бывало.
– Разрешите спросить, товарищ гвардии старший лейтенант, его прямо за этим и застукали?
Наступило секундное замешательство. Шурика видели крутящимся около обворованного танка, но не залезающим внутрь и тем более не раскурочивающим рацию. Однако воришка сам всё испортил.
– Ну, извиняй, лейтенант, доложу комбату. Пусть он решает, как твоего партизана благодарить, по-лёгкому или с занесением в бубен. – Бочковский резко развернулся и ушёл, командир соседнего танка отозвал своего мехвода, помогавшего чинить фрикцион развалюхи Андрея.
– Под арест пойдёшь, урод! – просипел лейтенант. – А пока – марш к механикам, помогай им с трансмиссией!
– Виноват… Разрешите, я только с рацией закончу.
– Ты же лампы отдал! – изумился Андрей.
– Я старые дохлые отдал, с рации комбрига. У соседей всё равно приёмник не работает, анодной напруги нет.
– Кулибин грёбаный! – командир аж задохнулся от злости. – Марш к механикам! С рацией потом ковыряться будешь. Если никуда не поедем, на хрен не упала твоя рация!
Шурик покорно двинул к раскрытой корме танка, но при первой возможности сбежал оттуда, и вскоре командир услышал характерный вой умформера – высоковольтного преобразователя напряжения для радиостанции. Намереваясь вздрючить радиолюбителя по самые помидоры, Андрей сунулся в люк мехвода.
Шурик азартно щёлкал переключателями.
– Работает радио, товарищ гвардии лейтенант! О… кажись фрицы вещают – сдавайтесь, русские, великий фюрер обещает вам счастливую жизнь. Чо-то про нас, украинцев, эти суки молчат…
У Андрея потемнело в глазах. Если сейчас нелёгкая принесёт Волощенко или кого-то из его стукачей – не отбрешешься!
Он схватился за шлем Шурика и сдёрнул с головы, едва не свернув ремешками ларингофонов цыплячью шею ефрейтора.
– Ты у меня поагитируй, гад! Своими руками пристрелю!
– Так я же никому… Показать хотел – работает рация… На приём – точно. На передачу ещё не проверил… – Он утёр нос, запачканный маслом из танковой трансмиссии. – Вас все шпыняют, товарищ гвардии лейтенант. Зато у нас рация будет, как у людей.
Андрей вылетел из танка как пробка из бочки, оставив разнос на неопределённое будущее.
Вот так. Все его жалеют. Даже свой экипаж. Даже перезрелая медичка, осмотревшая его с ног до головы, включая причинное место, женщина вздохнула тогда, не обнаружив венерической инфекции: откуда же ей взяться у этого ребёнка. И командир батальона, и командир бригады жалели, потому что попал на карандаш особому отделу и профукал новенький танк.
Между прочим, фельдшерица не права. Был случай в детдоме. Не со старшеклассницей, конечно, что бы о них ни говорили, всё оставалось досужими сплетнями. С молоденькой учительницей музыки, у которой арестовали мужа. Не за политику, пришили какую-то очень мелкую кражу, подробности Андрей так и не узнал.
Лидия Сергеевна как-то оставила парня после уроков. Десятиклассник единственный из учеников хорошо разбирался в нотной грамоте и в сольфеджио. Та же математика, в которой он успевал лучше других, только музыкальная. Но когда школьный хор выводил песню «Весёлый ветер» из всеми любимого фильма, Андрей немилосердно фальшивил, его громкий голос перекрывал другие, более чистые голоса.