Укус хаски (сборник)
Шрифт:
Прислонившись пятой точкой к броне усталой «тридцатьчетвёрки», Андрей лизнул языком бумажку и свернул самокрутку.
Советская Россия обошлась жестоко и с мамой, и с мужем Лидии Сергеевны, и со многими другими, ни в чём не повинными людьми. Но оставшиеся в живых – там, в тылу. А он – здесь, у самой линии фронта. Когда треклятый фрикцион станет на место, Андрей пойдёт в бой за Лидию Сергеевну, за всех баб и мужиков.
А после войны будет видно.
Он затянулся и прислушался к усиливающемуся грохоту немецкой канонады.
Глава седьмая.
Пакино, Сицилия. 5 июля 1943 года
Джузеппе Капуана снова благоухал как свежий пион.
– Синьорина не будет возражать, если я предложу ещё один променад?
– Я в вашей власти, синьор. В плену. Как вам будет угодно.
Сицилиец даже не стал возражать в обычном своём ключе: «вы не пленница, а моя гостья». Или: «что же мне сделать, чтобы завоевать ваше доверие». Он аккуратнейше взял Марылю за локоток и сопроводил по коридору комендатуры к выходу.
У крыльца стояла двуколка с поднятым верхом, запряжённая серым осликом с печальными глазами. Ослик что-то жевал и источал непередаваемое равнодушие к происходящему, но тянул неожиданно бодро, даже когда дорога шла на подъём.
– Искренне жаль, дорогая Марыля, что я вправе показать вам только Пакино. Поверьте, Сицилия прекрасна! Я бы свозил вас в Сиракузы, на родину нашего великого предка – Архимеда…
– На ослике? – улыбнулась пассажирка.
– На «фиате». Мой ушастый друг для дальних поездок слабоват.
– Насколько я помню, Архимед – грек, а не итальянец.
Любуясь пейзажами, а любой из них стократ приятнее осточертевшего вида из зарешёченного оконца, девушка пыталась поддержать светскую беседу.
– Он – эллин. Балканы заселены пришельцами с севера, эллины растворились среди них. А в наших жилах наследие Эллады продолжает жить. Я уже объяснял, что сицилийцы – ни в коем случае не итальянцы…
– Я помню.
– А ещё я мечтаю свозить вас в Тармину, где открывается невероятный вид на Этну, самый крупный вулкан в Европе из действующих. Затем – в ущелье Алькантара, оно недалеко от Катании, просто фантастическое место. И в нашу столицу – Палермо, где дворец и усыпальница сицилийских королей.
– Скажите, Джузеппе, а вы хотели бы, чтоб Сицилия отделилась от Рима, обрела независимость?
– Как офицер итальянской армии, я присягал на верность нашему великому дуче. Но если начистоту… – Он приглушил голос, подозрительно зыркнув на осла, словно тот мог донести о крамольных беседах. – Если честно, большинство сицилийцев мечтает именно об этом.
– Но ваша мечта несбыточна, пока Италия остаётся союзником рейха. Представьте на миг, капитан, что союзники высаживаются здесь, а не в Греции, и гарантируют сицилийцам независимость, если те поддержат десантников.
– Произойдёт страшное. Сторонники независимости не только начнут воевать против немцев. Они вырежут в постелях сторонников Рима. Здесь будут реки крови, как в России… Вы ещё не слышали? Фюрер сегодня объявил о начале самого грандиозного наступления за всю историю Восточного фронта. Вот и посмотрим.
Привычным жестом контрразведчик
В этом он весь, подумала Марыля. Если немцы одержат победу в России, окрепнут и защитят свои завоевания от западных союзников, сицилийцы с итальянцами останутся на их стороне. Но Капуана полон сомнений после капитуляции в Тунисе и Сталинграда. Поэтому медлит с выбором.
Двуколка простучала деревянными ободами по булыжнику и остановилась у глиняного забора, за которым приютился низкий домик с покатой крышей. Если в центре городка преобладали двухэтажные, иногда – с элементами античной архитектуры, этот был проще и одноэтажный.
Капитан вышел из коляски. Распахнулись створки ворот. Ослик, ведомый за упряжь, втянул повозку во дворик под навес, увитый виноградом. Опираясь на руку спутника, Марыля ступила на камни.
С крыльца спустилась женщина лет пятидесяти в чёрном. Капуана почтительно ей поклонился и произнёс фразу по-итальянски, в ней Марыля разобрала свое имя и слово «мама».
Мама? Он привёз её домой?!
Даже беглое знакомство с Сицилией позволило узнать, насколько важны здесь семейные узы, с каким уважением дети относятся к родителям и особенно – к матери. Приглашение в дом означает, что офицер уже принял какое-то важное решение касательно судьбы пленников, по крайней мере – по отношению к Марыле. Что же её не предупредил, потратив время на пустопорожний трёп о достопримечательностях острова?
За столом он говорил с ней по-английски, с домашними – на местном диалекте, отличающемся от материкового итальянского, за время заточения девушка успела выучить пару сотен слов и даже понимала, о чём речь, если собеседники не тарахтели со скоростью авиационного пулемёта.
– Дорогая, время идёт, меня торопят, а ваш брат так и не дал согласия на сотрудничество. Торопит не только начальник, но и германская разведка, абвер.
– Значит, не вы определяете нашу судьбу…
– Не я один. Иначе всё было бы проще. А привёл вас к нам домой, в нашу семью, чтобы показать чистоту намерений. Мою искренность.
За столом на веранде во внутреннем дворике кроме пожилой женщины сидел ещё целый выводок подростков и совсем маленьких детей. Взрослые – на работе или в армии, подрастающее поколение сгружено на побывку в этот двор с белым домиком. Две девицы оказались сёстрами капитана, остальные представились как кузены или племянники, Марыля насчитала итого семь душ.
– Давайте оставим на минуту политику и войну. Мама волнуется, почему вы не пробуете её блюда с рикоттой.
Ещё суп и несколько блюд с рыбными продуктами и пастой, а также целый набор яств непривычного вида, если их не перепробовать – мама продолжит волноваться. А если вкусить каждого, то разорвёт…
– Положите мне каждого, только чуть-чуть. Совсем немного… Грациа.
Дети дружно засмеялись, когда Марыля попробовала сказать спасибо по-итальянски. Сицилийский диалект, основательно отличающийся от континентального языка, юные Капуана считали правильным, а речь уроженцев Рима – недоразумением, поэтому попытка гостьи учить «не тот язык» позабавила детвору.