Укус Змея
Шрифт:
— Не смеши мою жопу, она и так смешная. Им нас не сделать.
— Хер с тобой! Пусть не сделать! Но покоцают капитально, а мусора нас, покоцанных, дожмут, и финиш! Пролетарка ихняя, мусорская!
— И чо ты предлагаешь? Лечь прям щас под мусоров?
— Да ну, ты чего? С мусорней хороводы водить нам без мазы. Я тут вот чего, ты понимаешь, удумал: Самбист, он кто? Крутой, как мамонт из вечной мерзлоты! Он и его гвардейцы подсели, когда и стволов-то ни у кого, кроме органов, реально не было, они...
— Йоп! Молоток, Башка! — перебил собеседника Гена
— Ни хера, Гена, не прокатит! В курсах Самбист, что на воле пули свищут и нарыть ща волыны — ноу проблем. Телевизоры, ты понимаешь, и на зонах есть. В телевизоре каждый день про заказухи трендят. При оружии они вернутся, как пить дать! И один его афганец с волыной стоит трех наших с «калашами», скажешь нет? У них, ты понимаешь, реальный опыт, а наши? Только и стреляли, что в лесу по консервным банкам!
— Э, не скажи! Есть у нас и которые в армии служили, и...
— И чмурили там чурок! — подхватил Аркаша. — Знаю я, ты о ком, бухал я с ними, слушал байки про Чуркистан и анашу. Херня все это, Гена! Нам с мамонтами внагляк письками мериться ваще без мазы, уроют и так, и этак. Ну или покоцают капитально, нам без разницы, все одно — вилы! Но ты понимаешь, они там на зоне, у кума в гостях, новости по телику смотрели, будто кино про будущее из прошлого, ты понял?
— Не-а, не въезжаю я. Проще говори, без кучерявостей.
— Бля! Ну ты тормоз! Ну ты сам прикинь, жил бы сейчас этот... Пушкин, стал бы он этого, как его, иностранца на дуэль звать, а?.. Хера! Заказал бы фраера, и всех делов! А оживи они щас, а?
— Кто?
— Да Пушкин и тот фраер, который его на дуэли грохнул! Он бы его сызнова на дуэли стрельнул, ты понял?
— Кого стрельнул?
— Пушкина, бляха-муха! Потому как Пушкин — мамонт, он щас не жил, он тогда жил. Он бы ща заместо того, чтоб фраера заказать, по новой замутил дуэль, во!
— Йоп, Аркаша. Ну ты и грузишь! Ни-и хе-е-ера не въезжаю.
— Хер с тобой, проехали! Объясняю на пальцах: когда Самбист садился, были одни понятия, своя распальцовка, а щас совсем по-другому пальцуют и понятия поменялись, согласен?
— Базаров нет.
— Во! А мы давай сыграем с Самбистом по тем, по прежним понятиям, врубаешься? По тем понятиям, при которых он жил до зоны, а не по тем, о которых догадывается, глядя в телевизор, ты понял? В восемьдесят шестом, в соседнем районе, в Ленинском, две кодлы нарисовались, помнишь? Я совсем малым был, и то помню, как они район меж собой разыграли. Ихние бугры за район один на один бились. Типа, все по честняку, справедливый махач, а победителю — район, ты понял?
— Ты чо, Башка? С дуба упал? Предлагаешь мне с Самбистом махаться?
— Крокодил, бля! Тормозишь! Ясный перец, он тя замесит, я ж понимаю! Мы тебе руку загипсуем, ты понял? Отмазка железная! Пусть Самбист одного своего бойца выставит, а мы своего, чей победит, за тем и Пролетарка.
Гена
Аркаша поискал глазами, откуда бы еще плеснуть себе пива, уставшее горло промочить, и не нашел.
Пока двое за столом плевались словами, третий сотрапезник, денщик Вася, вылакал все пивко и заметно поправил здоровье. Ожил до той степени, что уже начал соображать, о чем базарят Башка и Крокодил Гена.
— Кого биться-то выставим? — Гена брезгливо стряхнул с пальцев вонючий фильтр в хрусталь пепельницы.
— А Борова если? — Аркаша смочил горло остатками пива в персональном бокале. Только и хватило, что брызнуть на связки.
— Думаешь, потянет? — В глазах бригадира читался скепсис.
— Хы!.. — Его ближайший советчик осклабился. — Сто сорок кэгэ, на двух метрах скелета поперек себя шире — потянет только так!
— Может, и потянет, но стремно. — Гена прикурил новую сигарету. — Район на кон ставим, не хер собачий. Амбал Боров риска не перевесит.
— А мы ему втолкуем: типа, победишь — войдешь в реальный авторитет, а побьет тебя ихний гвардеец, так лучше, чтоб до смерти, не то мы в асфальт закатаем.
— Лажа! — мотнул головой с зажатой в зубах сигаретой Гена. — Бугай — свой, правильный пацан. На него наеду — братва в репе почешет и скажет: скурвился командир, беспредельничает. Мне себя перед братвой опускать резону нету.
— Тогда найми громилу со стороны, ты понял? Боксера какого или каратиста из Москвы, а?
— Беспонтово, — снова мотнул головой бригадир-командор. — Все реально крутые под кем-то ходят. Свистнет наемник своей крыше, и, считай, мы сами перед чужими раком встали, очко подставили.
— Да ну брось ты! Нужны мы каким-то московским крышам, как рыбе зонтик. Усложняешь, бугор.
— Не, Аркаш, не! Тема с наемником не канает! Понты надо держать, да и бабок реальный костолом запросит немерено. Может, и стока, скока у нас сроду не было. И опять же, цену сбивать — себя лажать на хер.
— Э, Ген, слышь? — влез в разговор реанимированный пивом Василий. — Как в девяносто первом на комбинат вместо Горбачева другой приехал, ты помнишь?
— Иди на хер, — отмахнулся Крокодил. — Не до тебя, засохни.
— Ген, э-э, я в тему! Ты послушай! И ты, Башка, слушайте. На свадьбе у дядьки я телку склеил, родственницу, значит, невесты. Телка в дурке работает, санитаркой. Танцуем с ей, она мне про буйных психов, про врачей, про колеса пургу прогнала и спрашивает: вы сами, интересуется, ваще откуда? Я ей — из Энска, говорю. Подмосковного я, признаюсь, разлива. Она в ответ: йо-п-р-с-те! У них, говорит, в дурдоме, в специальной палате на одного, лежит чисто овощ тот кадр, который в девяносто первом покоцал в Энске контору. Откуда, спрашиваю, известно, что это тот кадр, и ваще, про ту заморочку? Тебе, спрашиваю, откуда известно? Она сливает, типа, того крутого кадра в ихний дурдом тогда ж, в девяносто первом, из Кремлевки привезли, и те, которые его...