Улан Далай
Шрифт:
Баатр услышал, как мать забубнила молитву.
– Не хочет мать, чтобы война, – объяснил Баатру отец. – А того не понимает: если не для войны – для чего царю казаки? И зачем тогда наши кони? На них землю не вспашешь. А эту землю, – указал отец на твердь под конскими копытами, – и дракон Лу не расковыряет…
– Эй, зачем вы небесного духа по имени называете? Грозу накличете! – расстроилась мать.
– Джахо-джахо, подальше от нас! – на всякий случай пробормотал отец, хотя на белесом полуденном небе не виднелось и крохотного облачка.
А Баатр стал думать про дракона Лу. Если убьет дракон Лу молнией человека, этот человек – божий избранник. Только зачем убивать человека, чтобы его избрать? Если изберут старики брата Бембе, пойдет он на войну. Если пойдет брат на войну, он будет убивать людей. Если убьют брата – он станет героем и его будут славить потомки. Только не будет у брата потомков, потому что нет у него жены. А без жены детей не бывает…
Проснулся Баатр, когда солнце уже садилось за горизонт. Привстал в телеге, огляделся. Коней в упряжке не было – видно, отвели пастись. Поставлены малые кибитки, все входом на восток, тлели в кострах кизяки, и женщины, весело перекликаясь, варили джомбу – чай. Кругом телеги, люди, лошади, коровы, овцы. Первый раз видел Баатр столько живых существ в одном месте. Как найти своих в такой кутерьме? Обернулся Баатр в поисках знакомых лиц и замер.
Перед ним высился Балдыр-хурул. Баатр его сразу узнал – по отцовскому описанию. Три яруса, каждый в две высоты большой кибитки – только не круглый он, как кибитка, а угловатый, как сундук. Один сундук, поставленный стоймя внизу, средний – поменьше – на нем, а третий – еще меньше – на втором. И сверху пика сверкает. Цветом хурул как топленое масло. А какие у него окна! Нижние – размером с телегу, повыше – размером с одеяло, и стекла все отливают золотом…
– Эй, Батырка, что стоишь, как байбак после спячки? Дядья тебя увидеть хотят, – услышал Баатр за спиной веселый голос Бембе.
Баатр медленно отвел глаза от хурула.
– Поторопись, они арьки [3] уже выпили, подарки раздают, – понизив голос, сообщил Бембе. – Вот, смотри! – вытащил из поясного мешочка большую серебряную монету.
Баатр спрыгнул с телеги, отряхнул налипшее сено, поправил на голове шапку и поспешил за братом.
Их кибитка была самая ближняя, с поднятым пологом. Масляный светильник бросал красноватые блики на лица захмелевших мужчин, расположившихся на белой кошме. Мать сидела тут же, как и положено – слева, и лицо ее сияло – так довольна была она долгожданной встречей. За спиной матери пристроилась старшая сестра, и, когда Баатр вошел в кибитку, она украдкой показала ему серебряные колечки на обоих мизинцах – дядья подарили, понял Баатр.
3
Арька – калмыцкая водка крепостью 9–10 градусов.
Баатр в первый раз видел своих дядьев: хотон, из которого засватали его мать, был далеко, и пути перекочевок не пересекались. Только на праздниках да на ярмарках, куда съезжался народ со всех окрестностей, порой – за сотни верст, могла мать увидеться со своей родней.
Лица у материных братьев похожи: вытянутые, нижняя челюсть продвинута вперед, носы длинные, к концу закругленные. Сильно отличались они от круглого, как полная луна, отцовского лица и смахивали чем-то на морды лошадей.
Баатр встал слева от входа, как и положено младшему мальчику. Отец с половником-цацуром в руках, разливавший по парадным кленовым чашкам только что сваренную арьку, поднял глаза.
– А, Батырка! Подойди к своим дядьям! – велел он.
Баатр обошел отца сзади и сел на оба колена, как подобает ребенку перед взрослыми. Дядья стали разглядывать Баатра, словно он жеребец.
– Это тот Батырка, которому я первую прядь отстригал? – спросил дядя, что постарше.
– Он самый! – подтвердил отец.
– Наша порода взяла! – гордо сказал старший дядя, похлопав Баатра по плечу.
– Точно! – подтвердил младший дядя, протянул руку и тоже постучал Баатра по плечу.
Баатр ужаснулся – неужели и у него вместо лица конская морда?! Нужно будет попросить у старшей сестры зеркальце и посмотреть.
– Нет никого ближе, чем дядя со стороны матери! – радостно засмеялся старший дядя. – Вырастешь – кто женить тебя будет? Я! Запомни! А пока вот тебе!
Старший дядя протянул монетку. Монета была меньше, чем у Бембе. Младший дядя тоже протянул монетку. Две! Две маленькие лучше, чем одна большая! Баатр зажал кругляшки в ладони.
– Я не забуду вашей доброты, – пробормотал Баатр слова, которым научила его мать.
Отец протянул чашки с арькой дядьям. Мужчины взяли чашки и принялись благожелать.
Начал старший:
– Пусть и впредь идет Баатр белой дорогой, не встречая на своем пути ни болей, ни обид, пусть не последним он будет в роду, пусть всегда окружает его большая и дружная семья.
Выпил и поставил чашку перед собой.
Баатр думал о том, хватит ли двух монет на большой пряник. Он бы всех угостил.
– Ну, что ж, Баатр, – продолжил младший из дядьев, – слушайся свою мать, следуй за старшим братом, прославляй род предков, пусть тебя уважают; пусть мысль твоя будет быстра, пусть будешь ты к искусству способен, к учебе прилежен, к работе исполнителен, строен, как сандаловое дерево, спокоен нравом, на все руки мастер; следуй за отцом, будь ровней с друзьями, чтобы ноги до стремян доставали, чтобы руки до поводьев доставали, чтобы всегда с добычей приезжал. Пусть прославится твое имя в аймаке и в краю.
И тоже выпил и поставил чашку перед собой.
– Пусть ваш рот будет в масле! – сказал отец в ответ на благопожелания.
– Иди сюда, сынок! – позвала мать Баатра.
Баатр поднялся с колен и, обойдя дядей сзади, подошел к матери.
– Сейчас монеты в край его бешмета зашьем на счастье, – объяснила мать и протянула руку за деньгами. – Доставай, дочка, иголку с ниткой, – обернулась она к сестре.
Не выйдет купить пряник, понял Баатр, но счастье, наверное, лучше. А старшая сестра уже доставала из поясного мешочка маленький ножичек и катушку черных ниток с заткнутой в них иголкой. Баатр подавил вздох, отдал матери деньги, снял бешмет и протянул сестре.