Улица отчаяния
Шрифт:
На следующий после знакомства с Дейвовой командой день я едва дождался вечера и пошел к ним на репетицию. Я нервничал, нервничал гораздо сильнее, чем можно бы ожидать. Нервничал много сильнее, чем перед самым трудным экзаменом, и едва ли меньше, чем у двери директорского кабинета в ожидании неминуемой порки. Можно бы, конечно, вспомнить и гораздо худшие ситуации из моего сопливого детства, когда папаша входил в крутой штопор и мы сидели вечером, в пятницу там или субботу, сидели, ждали его и заранее дрожали, но это же совсем другое дело, это не какая-то там нервотрепка, а дикий, слепящий ужас. Почувствуйте, как говорится, разницу.
Номер 117
Все уже были в сборе. Я малость припозднился – мои младшие братья играли в допрос пленного вьетнамца, и один из них («американец») связал другого шнуром все той же многострадальной басухи.
– О! – сказал Дейв Балфур. – Привет… Уэйрд.
Он настраивал гитару, сидя в железном, крашенном белой эмалью садовом кресле; Кристина Брайс сидела в другом таком же кресле и что-то быстро писала, она вскинула глаза и молча улыбнулась. Остальные трое целеустремленно таскали из угла в угол какие-то провода и усилители. В просторном гараже было тепло, светло и совершенно – если не считать группу и ее аппаратуру – пусто.
– Хэлло, – сказал я.
– Гитара от «Вули»? – ухмыльнулся клавишник, глядя на пластиковые мешки.
– Ага, – кивнул я и прислонил басуху к стенке.
– Пыхнешь? – спросил драммер.
Я кивнул, взял у него раскуренный косяк и осторожно затянулся. К тому времени я не въехал еще в это дело, в наркоту. Я употреблял мало и с опаской и все время ждал, когда же три моих соквартирника – все они курили дурь по-черному – окончательно дегенерируют, превратятся в идиотски хихикающих идиотиков. Пока что они попросту получали гораздо больше удовольствия, чем я.
Но зато, когда ребята были совсем уже в хлам, их было легче раздевать в покер – небольшой, но все-таки плюс. Так что я, собственно, и не хотел тогда никакой дури, но еще больше не хотел показаться совсем уж полным пентюхом. Я пыхнул пару раз и передал косяк Дейву Балфуру.
– Ты знаком с остальными? – спросил Дейв.
Я покачал головой.
– Это Микки. – Он указал на барабанщика; курчавый, с наморщенным лбом очкарик коротко кивнул.
– Уэстон…
Клавишник, невысокий, крепко сбитый брюнет с очень длинными волосами, хмуро глянул на Балфура и повернулся ко мне:
– Просто Уэс, этого хватит.
– …и Стив.
Басист. Мелкий, суетливый парень с эмбриональной бородкой и очень длинными бакенбардами.
– А это У…
– Н-называйте меня п-просто Дэнни, – вмешался я, нервически улыбаясь каждому из них по очереди; Кристину эта сцена явно позабавила.
Я сидел и мирно слушал, как они сперва разогреваются, а потом отрабатывают то одну, то другую песню, по большей части из тех, что я слышал на концерте, по большей части из второй половины
Через час или около того мне стало казаться, что они напрочь про меня забыли. Команда трудолюбиво отрабатывала аккорды к песне Джека Брюса «The Consul At Sunset», [14] а я тем временем докуривал шестую сигарету и все больше склонялся к мысли, что они – фактически Дейв Балфур, но будем считать, что «они», – позвали меня только для того, чтобы унизить, в отместку за все, что я там наговорил про их команду и их программу. В нижней части моего живота появилось неприятное ощущение пустоты, мой лоб зудел, макушку покалывало, лицо горело. Я полез в пачку за очередной сигаретой. Что я здесь делаю? На хрена я сюда пришел?
14
«Консул на закате» (англ.)
Ублюдки они и больше никто, самовлюбленные, мелкобуржуазные говнюки, белокурые красавчики в шелковых рубашках (и какая разница, что в тот момент ни одной шелковой рубашки в гараже не наблюдалось). Встать сейчас, сказать им, что сбегаю за сигаретами, и не возвращаться. Свалить домой и оставить этих самодовольных мудаков их затеям. И хрен с ней, с басухой в вулвортском мешке, брошу, и все, у меня тоже есть какая-то гордость. Не буду задерживаться из-за такой ерунды, и из-за них – тоже не буду. Это только добавит мне решимости. Пусть они подрочатся с чужим материалом еще годик-другой, ну, может, даже запишут пластинку-другую, а вот когда мой альбом и сингл взлетят в топы одновременно на обоих берегах Атлантики, вот уж они локти кусать будут…
– Приятно, что кто-то может получать от этого удовольствие, – сказала Кристина, опускаясь в соседнее кресло. – Можно стрельнуть у тебя сигарету?
Сообразив, что по моему лицу гуляла мстительная, сладострастная улыбка, я густо покраснел и протянул ей пачку. Когда я щелкнул зажигалкой, рука моя так тряслась, что Кристине пришлось ее придержать, но она ничего не сказала, а просто откинулась на спинку кресла и стала смотреть на остальных, как они сгрудились вокруг барабанов и чего-то там спорят, отстукивают обрывки ритма, играют обрывки музыкальных фраз.
– Так ты помнишь меня по школе?
– Д-да, – кивнул я. – Т-ты раз от-т-шила меня н-на школьных т-танцах.
– Не может быть! – поразилась Кристина. – Когда это было?
– Рождество… ш-ш-школьные танцы… г-года т-три назад.
Кристина задумалась, затянулась и медленно кивнула.
– Да, конечно; я же тогда была жуть какая стеснительная. Подумала, ну чего я буду дышать ему в пупок? Ну ладно, – она со смехом пожала плечами, – ты уж меня извини.
– Д-да ничего. Т-тебя т-тоже можно понять. Д-да я и не о-би-бижался.