Улица с односторонним движением
Шрифт:
Три тысячи дам и господ с Курфюрстендамм нужно однажды утром, не говоря ни слова, поднять из постелей, арестовать и удерживать в заключении двадцать четыре часа. В полночь по камерам раздается анкета на тему смертной казни, от опрашиваемых требуется указать, какой вид казни они лично выбрали бы в соответствующем случае. Эту письменную работу в заточении должны будут выполнить «с должной компетенцией» те, кто прежде, когда их никто не спрашивал, распространялись на эту тему лишь «добросовестно» [14] . Еще до рассвета – времени, с давних пор священного, у нас же отданного палачу, – вопрос о смертной казни был бы разрешен.
14
…«с должной компетенцией», «добросовестно» – обыгрывается юридический канцеляризм «Nach bestem Wissen und Gewissen» (букв.: «с должной компетенцией и
Осторожно, ступеньки!
Работая над хорошей прозой, нужно пройти три ступени: музыкальную, на которой она сочиняется, архитектурную, на которой она выстраивается, и, наконец, текстильную, на которой сплетается ее ткань.
Уполномоченный книжный инспектор
Наше время, будучи в контрапосте Ренессансу вообще, в особенности противоположно той ситуации, когда было открыто искусство книгопечатания. Случайность это или нет, его возникновение в Германии приходится на время, когда книга в высоком смысле слова, Книга книг, благодаря лютеровскому переводу Библии стала народным достоянием. Теперь все указывает на то, что книга в этой традиционной форме приближается к своему концу. Малларме, увидев в кристаллической конструкции своих несомненно традиционалистских текстов истинный образ грядущего, впервые в «Coup de d'es» переработал графическое напряжение рекламы в письменную образность [15] . В основу экспериментов с письмом, предпринятых впоследствии дадаистами, был положен не конструктивный принцип, а точные нервные реакции литераторов, и потому они были гораздо менее долговечными, чем эксперимент Малларме, выросший изнутри его стиля. Но именно опыты дадаистов позволяют понять актуальность того, что отыскал Малларме – монадически, в своей наглухо закрытой каморке, в предустановленной гармонии со всеми ключевыми событиями наших дней в экономике, технике, общественной жизни. Реклама безжалостно вытаскивает письмо, нашедшее убежище в печатной книге, где оно вело автономное существование, на улицу и отдает его во власть жестокой гетерономии экономического хаоса. Такова суровая школа новой формы письма. Если столетия назад оно постепенно начало укладываться, из надписи на вертикальной плоскости стало рукописью, покоящейся на наклонной плоскости пюпитра, чтобы в конце концов улечься в книжной печати, то теперь оно вновь начинает так же медленно подниматься. Даже газета уже читается больше сверху вниз, нежели по горизонтали, а кино и реклама и вовсе подчиняют письмо диктатуре вертикали. И прежде чем современник сподобится раскрыть книгу, взор его уже застилает такая сплошная пелена из изменчивых, цветных, перебивающих друг друга литер, что ему теперь едва ли удастся проникнуть в тихую архаику книги. Буквы, эти стаи саранчи, уже сегодня заслоняющие жителям больших городов солнце так называемого духа, с каждым годом будут становиться все плотнее. Иные требования деловой жизни ведут еще дальше. С картотекой приходит завоевание трехмерного письма, то есть поразительный контрапункт к трехмерности письма в его первоначальном облике рун или узелков. (И уже сегодня книга, согласно наставлениям современного научного способа производства, – это устаревший посредник между двумя картотечными системами. Ибо все существенное находится в карточном ящике исследователя, написавшего ее, и ученый, который ее штудирует, встраивает ее в свою собственную картотеку.) Но очевидно, что развитие письма не будет до бесконечности привязано к властным притязаниям хаотического движения в науке и экономике, напротив, настанет момент, когда количество перейдет в качество, и письмо, которое все глубже проникает в графическую область своей новой эксцентричной образности, разом овладеет адекватным этой образности предметным содержанием. Поэты, – которые в таком случае, как и испокон веков, станут прежде всего и в первую очередь мастерами письма, – только тогда смогут участвовать в работе над этим образным письмом, когда они откроют для себя те области, где (без чрезмерного превознесения себя) осуществляется его конструирование: в статистических и технических диаграммах. Основав международное переменчивое письмо, они вернут себе авторитет в жизни народов и обретут такую роль, в сравнении с которой все надежды на обновление риторики окажутся допотопными мечтаниями.
15
Малларме,… переработал графическое напряжение рекламы в письменную образность – весь пассаж о Малларме, несомненно, инспирирован текстами Поля Валери, в частности его статьей о «Броске костей», где он также апеллирует к Лейбницеву понятию предустановленной гармонии. Ср. характеристику поэзии Малларме: «Блеск этих кристаллических систем, таких чистых и точно бы ограненных со всех сторон, меня завораживал» (Валери П. Письмо о Малларме; пер. А. Эфроса // Поль Валери об искусстве. – М.: Искусство, 1993. – С. 359).
Учебное пособие
I. Все изложение должно быть проникнуто длинными и многословными описаниями замысла.
II. Следует вводить термины для тех понятий, которые больше нигде в книге, помимо этого определения, не встречаются.
III. Понятийные различия, с большим трудом разработанные в тексте, следует снова стереть в примечаниях к соответствующим частям.
IV. Понятия, о которых говорится только в общих чертах, нужно проиллюстрировать примерами: если речь идет, скажем, о машинах, то следует перечислить все возможные их виды.
V. Все, что a priori известно о каком-либо объекте, следует подкрепить множеством примеров.
VI. Взаимосвязи, которые можно было бы представить графически, следует изложить словами. Скажем, вместо того чтобы рисовать генеалогическое древо, все родственные связи следует изобразить и описать.
VII. Каждого из оппонентов, которые прибегают к одним и тем же аргументам, следует оспорить отдельно.
Среднестатистический труд сегодняшнего ученого должен читаться, как каталог. Но когда же начнут писать книги как каталоги? Если дурное содержание проникло таким образом во внешнюю форму, то возникает превосходное сочинение, в котором каждому мнению приписывается его ценность, но они тем самым не выставляются на продажу.
Пишущая машинка только тогда вытеснит перо в руке литератора, когда точность типографских форм будет непосредственно встроена в концепцию его книг. Возможно, тогда потребуются новые системы с более разнообразными шрифтами. Они поставят перст указующий на место бегло пишущей руки.
Метрически выстроенный период, ритм которого затем нарушен в одном-единственном месте, образует самый прекрасный прозаический пассаж, который только можно себе представить. Так сквозь брешь в стене в комнату алхимика прорывается луч света и заставляет сверкать кристаллы, сферы и треугольники.
Немцы, пейте немецкое пиво!
Чернь одержима бешеной ненавистью к духовной жизни, гарантию уничтожения которой она обрела в подсчете тел. Стоит им только чуть позволить, они встают плечом к плечу и маршируют навстречу ураганному огню, в универсальный магазин. Никто из них не видит дальше спины впереди идущего, и каждый горд, что тем самым являет собой пример для следующего. Мужчины на фронте поднаторели в этом за прошедшие столетия, но парад нищеты, сам порядок очереди изобрели женщины.
Расклеивать объявления запрещено!
I. Тот, кто намеревается приступить к написанию большого произведения, пусть наслаждается жизнью и, достигнув цели, позволяет себе все, что не препятствует продолжению.
II. Говори о сделанном, если хочешь, но не зачитывай оттуда ничего в процессе работы. Удовольствие, которое ты таким образом приносишь себе, всякий раз снижает твой темп. В конце концов при соблюдении такого режима нарастающее желание рассказать станет стимулом к завершению.
III. Что касается условий работы, постарайся избегать заурядной повседневности. Недостаток тишины, нарушаемой пошлыми звуками, оскорбляет твое достоинство. Напротив, музыкальный этюд или неясный звук голосов могут так же способствовать работе, как звенящая тишина ночи. Если последняя развивает внутренний слух, то первые становятся пробным камнем для слога, полнота которого поглощает даже эксцентричные звуки.
IV. Будь разборчив в письменных принадлежностях. Педантичная привязанность к определенной бумаге, перьям, чернилам приносит пользу. Не роскошь, но полный их набор – обязателен.
V. Не давай ни одной мысли остаться инкогнито и веди свои записи со строгостью чиновника миграционной службы.
VI. Не подпускай к своему перу вдохновение, и перо будет притягивать его как магнит. Чем дольше и осмотрительнее ты выдерживаешь паузу, прежде чем записать осенившую тебя мысль, тем более зрелой и развернутой предстанет она перед тобой. Речь завоевывает мысль, но властвует над нею письмо.
VII. Если тебе ничего не приходит в голову, ни в коем случае не прекращай писать. Дело чести литератора – прерываться только тогда, когда нужно соблюсти договоренность (обед, встреча) или когда произведение закончено.
VIII. Восполняй перебои вдохновения, переписывая начисто то, что уже сделано. Это пробудит интуицию.
IX. Nulla dies sine linea [16] – но недели можно.
X. Произведение, над которым ты не сидел с вечера до утра, нельзя считать совершенным.
XI. Не пиши концовку в привычной рабочей обстановке. Там ты не сможешь на это решиться.
XII. Порядок сочинения: мысль – стиль – письмо (Schrift). Смысл чистовой рукописи в том, что при ее составлении внимание больше сосредоточено на каллиграфии. Мысль убивает вдохновение, стиль сковывает мысль, письмо дает стилю расчет.
16
Nulla dies sine linea (лат.) – Ни дня без строчки.