Улика
Шрифт:
И тут я вспомнила лицо Басса среди лиц, вглядывающихся в мое, прыгающее вокруг, как шарик на веревочке. К тому времени первый шок прошел и я дрожала, не в силах взять себя в руки, несмотря на одеяла, в которые меня завернули. Я не помнила Эбони. Может быть, ее не отпускали от дороги, не давая ей подойти ближе к месту бойни. Бомба превратила тело Олив в жалкие лохмотья. Ошметки плоти разлетелись по забору, словно снежки.
Я закрыла лицо рукой, чувствуя, что оно все горит от слез. Басс неловко похлопал меня по плечу, бормоча какую-то ерунду, расстроенный тем, что расстроил меня, пытающийся
— Как раны Терри?
— Не так уж худо. Порез на лбу. Пара сломанных ребер, в том месте, которым его шарахнуло о гараж. Они задержали его для обследования, но похоже, что с ним все в порядке.
Сзади нас возникла какая-то суета и открылась дверь палаты Терри. Вышла сестра с миской из нержавейки, полной грязных бинтов. Казалось, ее окружает аромат денатурированного спирта, раствора йода и резкий запах бактерицидного пластыря.
— Вы можете войти. Доктор сказал, что он может выписываться в любой момент. Когда он будет готов ехать вниз, мы пришлем ему кресло-каталку.
Басс вошел первым. Я въехала после него. Сиделка наводила порядок на столе, за которым работала сестра. Терри сидел на краю кровати, застегивая рубашку. Мне бросились в глаза шины, наложенные на его ребра, проступающие под рубашкой, и я поспешно отвела взгляд. Его тело было белым и безволосым, грудь узкая и не мускулистая. Болезнь и ранения кажутся мне очень личным делом. Мне не хотелось знать причины его худобы.
Он выглядел изрядно потрепанным, особенно из-за темной полосы поперек лба, там, где накладывали швы. Одна кисть у него была забинтована, возможно от порезов или от ожогов. Лицо его было бледным, усы топорщились, темные волосы растрепались. Казалось, смерть Олив уменьшила его в размерах.
Эбони, появившаяся на пороге, окинула все происходящее беглым взглядом. Она помедлила, ожидая, чтобы сиделка закончила свою работу. Комната казалась невыносимо переполненной. Мне не хватало свежего воздуха.
— Я на минутку,— пробормотала я и выкатилась наружу.
Эбони проследовала со мной в холл для посетителей — небольшой альков с кушеткой, обитой зеленой твидовой материей, двумя такими же стульями, искусственной пальмой и пепельницей. Она села и начала искать в сумочке сигареты. Она зажгла сигарету, затягиваясь так жадно, словно это был кислород. Казалось, что она вполне владеет собой, хотя госпитальная атмосфера явно выводила ее из равновесия. Она сняла с юбки приставший кусочек ваты.
— Я ничего не понимаю,— сказала она резко.— Кому могло понадобиться убивать Олив? Она никому ничего плохого не сделала.
— Мишенью была не Олив. А Терри. Пакет с бомбой был адресован ему.
Взгляд Эбони встретился с моим. Ее мертвенно бледное лицо слегка порозовело. Ее рука с сигаретой дернулась, словно бы сама по себе, и пепел упал к ней на колено. Она резко поднялась, стряхивая его.
— Это нелепо,— бросила она.— Полицейские говорят, от пакета с бомбой ничего не осталось.— Она загасила сигарету.
— Осталось,— сказала я.— Кроме того, я это видела своими собственными глазами. На оберточной бумаге стояло имя Терри, а не ее.
— Я этому не верю.— От смятого окурка поднялось облачко дыма.
— Я просто рассказываю тебе то, что я видела. Возможно, хотели убить и Олив, но пакет был адресован ему.
— Ерунда! Этот ублюдок! Только не говори мне, что Олив погибла из-за того, что она взяла этот пакет, а не он! — Ее глаза наполнились слезами, она пыталась взять себя в руки. Она встала и нервно зашагала по комнате.
Я повернула свое кресло, следуя за ней по пятам.
— Кто ублюдок, Эбони? Кого ты имеешь в виду?
Она неожиданно села, прижав руки к глазам.
— Никого. Извини. Я не знала. Я думала, что кто-то хотел ее убить, что само по себе ужасно. Но погибнуть по ошибке. О Господи! По крайней мере, она не мучилась. Они клянутся, что она умерла мгновенно.— Она всхлипнула. Она сложила руки ковшиком, тяжело дыша себе в ладони.
— Ты не знаешь, кто убийца?
— Конечно, нет! Естественно, нет! За какое же чудовище ты меня принимаешь? Мою собственную сестру…— Ее гневный порыв увял, и она разрыдалась. Мне хотелось ей верить, но я не была уверена, что все это так. Я устала, я сама в слишком большой степени была вовлечена во все эти события, чтобы быть в состоянии отличить правду от вымысла. Она подняла лицо, мокрое от слез.
— Олив сказала, что не собирается отдавать свои голоса тебе,— проговорила я, решив попробовать на ней эту версию.
— Какая же ты стерва! — взвизгнула она.— Да как ты смеешь! Убирайся прочь с моих глаз!
В проходе появился Басс, вопросительно глядя на меня. Я отъехала назад, маневрируя в своем кресле, и поехала вдоль по коридору мимо палаты, где кто-то звал на помощь тихим безнадежным голосом. Прозрачная пластиковая коробочка тянулась из-под простыни к емкости с мочой, вместительностью около галлона, под кроватью. Было похоже на лимонад.
Обычно почту подбирала Олив. За день до случившегося я сама видела, как она небрежно бросает письма на столик в холле. Она вполне могла быть намеченной жертвой, даже несмотря на то, что пакет был адресован Терри. Я не могла совершенно ничего вспомнить из того, что она мне говорила касательно того, кого она поддерживает в борьбе за власть между Эбони и Лансом. Может быть, это сделал он в качестве предупреждения остальным.
Дарси поджидала меня в моей палате, когда я вернулась.
— Энди исчез,— сказала она.
ГЛАВА 17
Я откинулась на кровать, а Дарси сообщила мне детали происшедшего накануне. Энди прибежал в офис в десять часов утра очень возбужденный, Мак настоял на том, чтобы рабочие часы продолжались до пяти вечера, несмотря на то, что это был канун Нового Года. У Энди было совещание, назначенное на обеденное время, и встреча с одним из вице-президентов в два часа дня. По словам Дарси, Энди был просто в панике. Она попыталась подсунуть ему телефонные сообщения, которые поступили на его имя к этому часу, но он грубо оборвал ее, бросился к себе в кабинет и принялся засовывать в портфель личные вещи и телефонную книжку. Затем он исчез.