Ультиматум Борна

Ладлэм Роберт

Вся стратегия, от начала до появления первых конкретных результатов, заняла около десяти лет, и хотя первые успехи не были сногсшибательными, все-таки они представляли собой существенный прогресс. Юридические журналы, сначала среднего уровня, а затем и ведущие, начали публиковать его несколько спорные статьи как из-за их стиля, так и из-за содержания, отмечая цветистость, язвительность, привлекательность для читателя и вообще очевидный талант молодого ассистента в области печатного слова. Но известность в кругах финансовых деятелей принесли ему как раз скрытая острота и тревожность его мнений и высказываний, ранее не любимые многими. Сознание нации изменялось, покров благосклонного Высшего Света начал трещать, в салонных разговорах стали

появляться ключевые словечки, запущенные в обиход «никсоновскими мальчиками», – такие, как «молчаливое большинство», «общественное благосостояние» и пресловутое – «Они». Новые понятия, подобно утреннему туману, поднимались от земли и распространялись повсеместно. Здесь не у дел оказался приличнейший Форд, начисто лишенный восприятия нового и получивший под занавес смертельную рану Уотергейта, а также и Картер, которого, несмотря на его необыкновенный личностный талант, погубила чрезмерная увлеченность благотворительными актами. Фраза «Что я могу сделать для моей страны?» вышла из моды, уступив место новому лозунгу: «Что я могу сделать для себя?».

Доктор Рэндольф Гейтс ловко оседлал гребень проносящейся мимо него волны, имея в запасе сладкоречивый тон и лексикон, насыщенный модными терминами, как нельзя лучше соответствующими расцвету новой эры. В его слегка подрафинированных научных теориях, юридических, экономических и социальных, слово «огромный» было хвалебным понятием и «больше» было предпочтительнее перед «меньше». Выдаваемые им на-гора законы новейшей рыночной экономики целиком и полностью оправдывали удушение промышленными китами окружающей их мелюзги, из чего делался вывод о пользе роста индустриального развития для всех… ну, практически для всех. Мы живем в дарвинистском мире, и здесь выживает сильнейший и, нравится вам это или нет, наиболее приспособленный, – примерно такой была основная мысль его работ. При виде этакой милой откровенности финансовые манипуляторы дали знак, пружинка щелкнула, и во славу вознесенного на иконостас настоящего и живого ученого воспелись гимны, загрохотали барабаны и загромыхали цимбалы. Купи, надбавь свое и продай, и все это, конечно, для пользы остальных. Полный вперед!

Рэндольф Гейтс был призван и с охотой и живостью отдался в новые руки, принявшись завораживать при помощи своей словесной гимнастики аудиторию за аудиторией. Он наконец нашел свое место, но его жена, Эдит Гейтс, не была уверена, что это именно то, о чем шел изначальный разговор. Она желала комфортабельного существования, что было естественно, но совсем не была готова к миллионам и частным полетам на реактивных самолетах через весь мир, от Палм-Спринг до Южной Франции. Особенно беспокойно она себя чувствовала, когда выступления и статьи ее мужа применялись для публичного оправдания некоторых действий и судебных эксцессов, поражающих своей очевидной наглостью и более того, в некоторых случаях – несправедливостью. Он отмахивался от ее тревожных вопросов, оправдываясь тем, что это не его вина и использованные им параллели с юриспруденцией просто были не так поняты. В довершение всего вот уже около шести лет они спали в разных кроватях и в отдельных спальнях.

Войдя в кабинет, она растерянно остановилась у порога, заметив, что при звуке ее тихих шагов Гейтс вздрогнул и быстро повернул голову. Глаза его были широко открыты и тревожны.

– Извини, я не хотела тебя пугать.

– Ты всегда раньше стучала. Почему ты не постучала сейчас? Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда мне мешают сосредоточиться.

– Я же сказала – извини. У меня голова занята разными мыслями, и я не подумала…

– А вот тут явное противоречие.

– Не подумала о том, что нужно постучать, вот что я имела в виду.

– Ну и чем занята твоя голова? – спросил титулованный юрист таким тоном, будто сомневался в присутствии таковой у своей жены.

– Не нужно со мной так, прошу тебя.

– Так в чем дело, Эдит?

– Где ты был

этой ночью?

Гейтс насмешливо поднял брови:

– Бог мой, ты что же, подозреваешь меня? Я говорил тебе, где я был. В отеле «Риц». На встрече с одним человеком, которого я знал много лет назад и не хотел бы принимать у нас в доме. Если в твоем возрасте тебе еще нужны доказательства, позвони в «Риц».

Эдит Гейтс несколько секунд молча рассматривала своего мужа.

– Дорогой мой, – наконец сказала она, – поверь, меня ни капли не волнует то, что ты, может быть, путаешься с самой похотливой шлюхой из самого дешевого борделя. Кто-то же должен угостить ее выпивкой, чтобы поддержать ее уверенность в себе.

– Неплохо, сучка.

– Навряд ли тебя принимают в их среде за жеребца, скотина.

– Выходит, это и есть предмет нашей беседы?

– Именно. Кроме того, с час назад, как раз перед твоим возвращением домой из офиса, к нам приходил один человек. Денис чистила серебро, поэтому открывала ему я. Должна сказать, его вид произвел на меня впечатление. Он был одет в вызывающе дорогой костюм и приехал сюда на черном «Порше»…

– И что дальше? – нетерпеливо перебил ее Гейтс, нагибаясь в кресле вперед. Взгляд его вновь расширившихся глаз был ожидающим и взволнованным, если не сказать более.

– Он сказал мне, что le grand profeseur [15] задолжал ему двадцать тысяч долларов и что тебя прошлой ночью не было там, где ты должен был находиться. Имелся в виду отель «Риц», не так ли?

– Нет. Что-то выплыло наружу… О господи, он не так понял. Что он еще сказал?

15

Великий профессор (фр.).

– Мне не понравился ни его тон, ни его манеры. Я ответила, что не имею никакого понятия о том, где ты был. Он знал, что я лгу, но более ничего не сказал.

– Хорошо. Ложь – это то, в чем он разбирается.

– Не думала, что двадцать тысяч станут для тебя проблемой…

– Дело не в сумме, а в том, за что ее требуют.

– Так за что же?

– Ни за что.

– Мне кажется, такие вещи ты и называешь противоречивыми, а, Рэнди?

– Заткнись!

Резко и требовательно зазвонил телефон. Гейтс вскочил с места и уставился на аппарат, не делая при этом ни малейшей попытки подойти к столу и снять трубку. Вместо этого он умоляюще посмотрел на жену и попросил внезапно охрипшим голосом:

– Эдит, кто бы это ни был, скажи ему, что меня нет… Я уехал, меня нет в городе, и ты не знаешь, когда я вернусь.

Эдит подошла к столу с телефоном.

– Мало кто знает этот номер. Это твоя частная линия, – заметила она, снимая трубку после третьего звонка. – Резиденция профессора Гейтса, – сказала она.

В течение последних лет отвечать по телефону стало ее основным занятием. Друзья узнавали ее по голосу, а остальным не было до нее никакого дела.

– Да… да. Извините, он уехал, и я не знаю, когда он вернется.

Миссис Гейтс удивленно посмотрела на телефонный аппарат и повесила трубку.

– Звонили из Парижа. Я разговаривала с телефонисткой… Странно. Кто-то хотел с тобой поговорить, но она даже не спросила меня, где тебя можно найти. Просто повесила трубку. Сразу же.

– О боже мой! – всхлипнул Гейтс. Его заметно била дрожь. – Что-то случилось… что-то не так, какая-то ошибка!

После этого загадочного восклицания знаменитый юрист повернулся и рванулся к противоположной стороне комнаты, нащупывая что-то в кармане брюк. Он подошел к одной из книжных полок, занимающих всю стену от пола до потолка, в которую на уровне его груди был врезан в дерево небольшой стальной ящичек, напоминающий сейф. Внезапно запаниковав, как будто вспомнив о чем-то, что он выпустил из виду, он повернулся и яростно закричал, обращаясь к своей жене: