Ультиматум

Штайн Гюнтер

У бородатого пленного в карманах вместе с фотографиями детей лежало несколько пропагандистских листовок, и Кипиани, едва взглянув на них, отложил их в сторону.

Затаив дыхание, Виктор следил за выражением лица Толика, который, казалось, с большим трудом сдерживал себя, чтобы не заговорить.

У двоих пленных не было ничего такого, на что стоило бы обратить внимание. Майор задал рыжеволосому несколько вопросов, которые помогли ему убедиться в откровенности немца.

После этого он заговорил с обер-ефрейтором Ковальски. Майор

начал расспрашивать его о командирах, о настроении солдат в части и о том, какое впечатление производят на солдат передачи Национального комитета «Свободная Германия», передаваемые по МГУ и ОГУ.

Обер-ефрейтор отвечал с готовностью и с какой-то подозрительной легкостью. Все время, пока он говорил, майор внимательно следил за ним. И чем дольше Кипиани наблюдал, тем подозрительнее казался ему этот обер-ефрейтор. И тут майор обратил внимание на то, что шинель обер-ефрейтора несколько коротковата.

— Снимите шинель! — неожиданно приказал ему Кипиани.

Тот сначала даже не понял, чего от него хотят.

— Ну тогда хотя бы расстегните все пуговицы!

Майор не ошибся: и китель у немца оказался коротким. Внимательно присмотревшись, Кипиани заметил, что брюки у него чуть-чуть светлее, но сидят на нем безукоризненно.

— Сапоги у него по ноге, — шепнул капитан Малкин майору, а затем добавил: — Может, это переодетый офицер?

Майор только пожал плечами, а затем спросил пленного:

— Откуда вам известны советские звания?

И тут впервые за все время допроса по лицу Ковальски проскользнула тень растерянности.

— Я знаю только ваше звание! — резко ответил он.

— Откуда?

— У нас в части был пленный русский майор, вот я и запомнил.

Однако от взгляда Кипиани не ускользнула секундная растерянность пленного. Чтобы не дать ему возможности опомниться, майор начал быстро один за другим задавать ему вопросы.

«Если этот Ковальски не обер-ефрейтор, значит, он офицер, и не простой офицер, а из числа тех, у кого есть причины скрываться», — мысленно решил майор.

Утомленный допросом, майор откинулся на спинку шезлонга и устало закрыл глаза, напряженно думая в этот момент о том, как разоблачить офицера. Однако на все его вопросы этот пленный с гладким лицом и складками у рта, обретя прежнюю уверенность, отвечал спокойно и твердо.

Майор украдкой посмотрел на Виктора и убедился, что и он в чем-то не доверяет этому пленному. Сидя в неудобной позе, Виктор поглядывал то на пленного, то на Толика, то на Малкина, который тихо переводил пареньку вопросы и ответы.

Однако больше всего Виктора беспокоило, как весь этот допрос повлияет на Толю. Поглядывая на парня, Виктор видел, что тот сильно страдает, переживает как человек, которого это лично касается.

Через некоторое время Малкин наклонился к майору и растерянно прошептал:

— Мальчик просит, чтобы вы заставили пленного…

— Что такое?

— Просьба довольно странная: он просит, чтобы вы заставили пленного

свистнуть, сунув в рот два пальца.

— Пусть лучше парень возьмет себя в руки! — строго ответил майор.

— Знаете, товарищ майор, — снова заговорил Малкин, понизив голос, — Толик утверждает, что он уже видел этого человека, говорит, что если немец засвистит, то он сразу же его узнает.

— Вы думаете, что он один из убийц его отца? — спросил майор.

Малкин кивнул.

«Так вот почему Толик так просил, чтобы я разрешил ему присутствовать на этом допросе! — понял Кипиани. — Вот почему он так смирно себя вел! А я-то еще удивлялся его выдержке!»

Обер-ефрейтор сначала воспринял приказ майора свистнуть в два пальца как шутку.

— Я должен свистнуть? Заложив два пальца в рот? — Он с усмешкой посмотрел на остальных, ожидая, что они засмеются. Однако никто даже не улыбнулся.

Кипиани снова повторил свой приказ. Еще не выслушав от Малкина просьбу Анатолия, майор торопился поскорее закончить допрос, потому что голова у него раскалывалась от боли. Но когда он понял, что один из пленных фашистов, возможно, участвовал в убийстве отца Толика, то решил во что бы то ни стало докопаться до истины.

— Слушаюсь, господин майор! — Удивленная усмешка ефрейтора пропала, когда он, избегая глаз майора, случайно встретился со взглядом Толика.

Виктор, сидевший недалеко от Толика в полутемном углу, понимал волнение парня.

— Слушаюсь, господин майор! — еще раз проговорил обер-ефрейтор, но на сей раз в голосе его уже не было прежней уверенности. Сунув два пальца правой руки в рот, немец пронзительно свистнул.

И в тот же миг Анатолий, сжав кулаки, бросился на Ковальски. Виктор еле успел схватить его.

— Это он!.. — всхлипывая, выкрикнул паренек. — Это же он! Он убийца!.. Только переодетый!.. Снимите с него фуражку!.. Это эсэсовец!

Не спуская глаз с пленного, майор прикрикнул на Анатолия. Вид у обер-ефрейтора был растерянный: он судорожно пытался вспомнить, где и когда он мог видеть этого парня.

С искаженным от ненависти лицом Толик оттолкнул от себя Виктора и, подчинившись приказу майора, сел в углу на свое место. Закрыв лицо руками, он заплакал. Виктор в растерянности стоял перед ним, не зная, что делать.

Малкин, переговорив тем временем о чем-то с майором, положил руку на плечо Толика и успокаивающим тоном сказал:

— Толик, мы понимаем тебя и допускаем, что твои подозрения не лишены оснований, но пойми и ты, что свист еще не доказательство.

— Снимите с него фуражку, и вы увидите сами. Сами увидите! — выпалил Толик.

— К чему все это начинать снова? — сказал Малкин.

Толик вытер глаза рукавом и затараторил:

— У него шрам! Большой шрам… На лбу!

Кипиани подал знак солдату, охранявшему пленных, снять с обер-ефрейтора фуражку.

Фуражку сняли, и все увидели, что на лбу пленного действительно есть шрам…