Ультрамарины
Шрифт:
— Приятного аппетита, господа. Все ли хорошо?
Это дежурный вопрос, не требующий ответа. Она просто пользуется тишиной, чтобы всех просканировать, и тут же отыскивает новичка, которого не узнает, блондина, сидящего чуть поодаль от остальных. «Тот, кто смотрит на сцену из-за кулис», — такая мысль мелькает в ее голове, будто сейчас подходящий момент для созерцания и составления композиций.
Она обещает себе проверить, кто он такой, откуда взялся и чем тут занимается. Она пытается вспомнить его в воде, но все путается, слишком много людей. Она слегка улыбается, уходит. Не удивляется, слыша за спиной слова на иностранном языке и смех.
—
Она сама не понимает, зачем врет: то ли играет в какую-то игру, то ли сама себе хочет задать жару, то ли ей кажется, что правильные слова выправят реальность, сделают ее верной и положат конец тревогам.
Они не опаздывали. Достаточно ускориться совсем немного, и в порт назначения корабль прибудет вовремя, как и всегда, пришвартуется на несколько дней, грузчики разберутся с товаром, принесут местных фруктов, сосчитают массу и вес, отдадут и заберут деньги, и, возможно, всю ночь будет раздаваться звук бренчащего металла.
Ей надо уладить привычные формальности, представить необходимые бумаги и свидетельства. Разные конфиденциальные документы о перевозимых товарах, возможной степени ущерба — экипаж об этом ни сном ни духом. Она собирает в одну папку данные о механике, экономике, тратах, контрактах, издержках. Она знает, что участвует в бессмысленном балете международного обмена, когда люди в порту получают деньги, покупают акции, в то время как другие по восемь часов в день обжигают лица горячим паром корабельных машин.
Она вспоминает, как ее приводит в чувство и возвращает к себе работа, как она любит цифры, принятие решений, подписание бумаг. Ей нравится, что движение корабля в некотором роде и ее заслуга. А затем она останавливает себя. Выгребает из кучи бумаг паспорта, медицинские страховки, весь административный мусор, предоставленный каждым моряком на борту.
Итак. Кто же ты, лишний человек? Блондин на общей картине, в самом углу. Напрасно она перерывает ящики стола, перебирает документы вновь и вновь, закрывшись в кабинете. Нет ни единой зацепки, ничего об этом двадцать первом. Если человек решил тайно переправиться куда-то, зачем ему появляться посреди путешествия за неделю до прибытия? Не проще ли было посидеть в чьей-то каюте и подождать еще несколько дней? Да и зачем кому-то обыкновенный европейский маршрут? Эльдорадо в него не входит.
Разбросанные на столе бумаги словно плавающие тела: абсолютный беспорядок и абсолютное ощущение непредвиденных последствий. Теперь она уверена, что дело в купании: что-то произошло, и она долго будет разгадывать загадку. Все радовались, все испытывали эйфорию. Ей тоже передался этот электрический заряд.
Если бы не лишний элемент, она чувствовала бы себя идеально, спокойно, властительницей морей, у которой все под контролем. Но этот лишний словно подножка, и теперь она будто споткнулась и вот-вот шлепнется на землю.
Ну кому удалось взойти на борт вместе с ее командой? У нее ни разу не возникало ни малейшего сомнения ни в одном из членов экипажа. Цифры созданы для того, чтобы на них опираться. Это все из-за усталости. Может, она просто потеряла документы моряка-блондина, принятого за лишнего человека? Может, она просто не была достаточно внимательной?
Она могла бы подать сигнал в порт, запросить больше информации об экипаже, об этом парне родом явно с Востока, с маленькими прозрачными глазами, которые она должна была заметить. Ее обязанность — точно знать, что он делает на борту ее корабля, тихо идущего по Атлантике.
Она складывает бумаги в ящик и резко задвигает его, затем запирает на ключ. Новая привычка.
Спустя час подписывания документов и составления отчетов она кладет руки на стол, это ее карта: вены — моря и реки, складочки — горы. Вот уже тридцать восемь лет она исследует эту карту своими острыми, подобно скалам, ногтями. Она вглядывается в кожу, впивается глазами в собственную плоть.
Сквозь пальцы она видит стол, мощную геологическую достопримечательность из бумаг. Копает глубже, хочет проникнуть в суть вещей, сквозь ковер, сквозь поверхность, которую топчут ботинки моряков и которую моют строго по протоколу раз в неделю. Затем она видит металл, разделяющий палубы, изолирующий, насколько возможно, офицеров от матросов, письменные столы от коек. Она пробирается сквозь корабль в пустые каюты, в ту, где спит уставший мужчина, проработавший ночь напролет. Ее глаза проникают в его плоть, пронзают его кровать, его разбросанную по полу одежду, металл под ковром, уже не таким ухоженным, не таким толстым, как в ее каюте, изрядно потрепанным. Она спускается ниже до адских машин, до труб с их жидкостями, паром, поршнями. На несколько секунд ее взгляд останавливается на экранах и рычагах, на суетящихся и потных рабочих в синей униформе. Она чувствует, как устали их ноги, но не останавливается на этом, вторгается в самые недра корабля.
Последний слой красновато-коричневый, чешуйки блестят, а под ним — огромное живое сердце, красная пульсирующая плоть, она бьется мощно, но беззвучно — вместе с корпусом судна. Она видит фонтан крови, который толкает корабль вперед, растекается по венам и артериям, голубым и багровым, создает течение, благодаря которому корабль плывет.
Вот чем был этот гул. Вот что шумело у нее под ногами, под кроватью все эти дни. Сердце, бьющееся под ее сердцем. Теперь она слышит его столь ясно, что немного взбудоражена. Чем быстрее идет корабль, тем быстрее бьется сердце. Это радость и ярость, рев и взрывы. Постоянное дыхание.
Она прислушивается к огромному телу. Хотя никогда не слушала свое.
Она ощущает свободу и эйфорию в море, в долгом скольжении. В порту ощущения совсем другие, там бесконечное верчение на одном месте, скрипы, стоны, обездвиженность, стесненность и бесконечные манипуляции. Словно лошадь привязали к столбу.
На самом деле корабль — дикий зверь, он возвращается в города поневоле, да и моряки сходят на сушу просто потому, что их там ждут, там их должны похоронить в знак победы суши над водой.
Она бы положила руки на бедра этого зверя, ощутила бы его жар, отдалась бы волнению и вибрации тела, влюбленная, свободная. Она разжимает кулаки и с открытыми ладонями покоряется движению корабля, ощущая тепло, почти жжение внизу живота.
X
У него прозрачные глаза. Это первое, что она замечает, открыв дверь кабинета, чтобы выйти на мостик. Прозрачные глаза окунаются в ее взгляд, прежде чем исчезнуть в коридоре. Ей не нравится их холодность, белизна тумана.