Улугбек
Шрифт:
Нукеры набрали немного прошлогоднего сухого бурьяна и кизяка, оставленного проходившими караванами, и разожгли дымный костер. Улугбек грел над огнем руки. Он посмотрел вверх, на небо, нетерпеливо ища просветов — предвестников перемены погоды. И вдруг увидел прямо перед собой на скале горделивую надпись, которую сам приказал сделать в назидание потомкам всего полтора года назад. Дождь смыл пыль со скалы, и громадные черные буквы так и лезли в глаза:
«С помощью аллаха величайший султан, покоритель царей народов, тень бога на земле, опора ислама Улугбек — да продлит аллах время его царствования!— предпринял поход в страну монголов
Улугбек скрипнул зубами. Хорошо еще, что он не приказал тогда расписать подробно свои победы. Ему и так хотелось теперь стереть эту надпись со скалы. Но скалы стоят века...
Только одну фразу из всей надписи повторил бы он сейчас искренно: «...да продлит аллах время его царствования!» А может ли он теперь сказать: «...и от того народа возвратился невредимым», — это пока известно только аллаху.
Улугбек разбросал ногою костер и велел поскорее седлать лошадей, хотя дождь расходился все сильнее и не видно было ни малейших просветов в плачущем небе.
Улугбек шпорил коня, валясь от усталости из седла. Он похудел, его мучал кашель. И он все время зябко передергивал плечами и тревожно озирался на своих спутников, словно в любой момент ожидал удара кинжалом в спину.
Он вдруг ясно почувствовал, что все повисло на тонком, непрочном волоске, словно слеза на реснице. Что из того, что он внук Тимура? Его тело так же уязвимо для кинжала, как и всякое другое. И убийц можно ждать отовсюду. Их могут подослать даже его собственный отец или мать.
Он еще не знал в тот момент, что жертвой покушения едва не стал сам Шахрух. У него в Герате тоже было немало врагов, и один из них, когда Шахрух пришел в пятницу в мечеть послушать, как муллы станут провозглашать его обновителем веры, воспользовавшись толкучкой, ударил правителя кинжа-лом. Рана оказалась не опасной, хотя и довольно тяжелой.
Шахрух еще не оправился от нее, когда гонцы привезли в Герат весть о неудаче похода. Возможно, что Гаухар-Шад поспешила бы этим воспользоваться, чтобы сместить Улугбека. Но сейчас ей оказалось не до того: хватало забот и в Герате.
Тем временем Улугбек успел добраться до Самарканда. Верные ему эмиры и шейх-ал-ислам сумели навести порядок в городе. Ворота были открыты. Теперь он мог немного отдохнуть и успокоиться.
Паника постепенно утихала. Эмиры собирали разбежавшиеся войска, наводили в них порядок. Шахрух прислал новый отряд и даже немного денег из своей казны. Как-никак ему вовсе не улыбалось, чтобы Самарканд оказался в руках кочевых узбеков.
Улугбек собрал все эти войска и снова повел их на север. Джуки сказался больным и не захотел вторично испытывать судьбу. Но на сей раз никаких сражений уже не было. Узбеки вполне удовлетворились захваченными обозами, разграбили еще несколько пограничных кишлаков и скрылись в степи. Улугбек со своими отрядами беспрепятственно дошел до Ташкента.
Теперь его мучал уже не страх, а стыд. Мечтать о подвигах, самому начать войну с твердой уверенностью в скорой победе — и оказаться так позорно разбитым в первом же сражении!
Но и страх вскоре вернулся. Вдруг гонцы привезли весть, будто Шахрух с большой армией вышел из Герата и уже приближается к Аму-Дарье. Что ему надо в Самарканде? Что заставило его отправитьсяв поход, несмотря на недавнюю рану? И почему он захватил с собой Байсункара?
Это больше всего встревожило Улугбека. Было весьма похоже, что его хотят попросту
Улугбек, бросив войско, с небольшим отрядом самых верных нукеров помчался навстречу отцу. Еще быстрее скакали впереди его гонцы. Они везли письма, в которых он умолял, заклинал отца во что бы то ни стало вернуть Байсункара обратно в Герат. Что ему делать в Самарканде?
Видимо, Шахрух посчитал сына окончательно сломленным и запуганным, потому что, когда Улугбек встретился с ним в Термезе, Байсункара там уже не оказалось: он уехал в Герат.
Улугбек немного успокоился. Но мрачный вид отца не предвещал ничего хорошего. Шахрух говорил с ним, как с рядовым провинившимся эмиром:
— Где твои войска?
— В Ташкенте. Мы потеряли много лошадей, воины не могут быстро передвигаться.
— Тогда распусти их по домам. Зачем кормить бездельников?
— Хорошо, — поспешно ответил Улугбек.
Так же покорно он выслушал длинный и суровый выговор отца, в котором перечислялись не только все его ошибки, действительные и мнимые, якобы допущенные в подготовке похода, но и прежние грехи: пирушки, оскорбление святых отцов, непочтение к родителям. Шахрух потребовал отчета обо всех доходах за последние годы и придирчиво допытывался, куда тратились деньги. Он вел себя так, словно Улугбек уже вовсе не был не только правителем, но даже и простым наместником Самарканда.
Прибыв в Самарканд, Шахрух сам допрашивал всех эмиров и тех, кого посчитал виновниками поражения, приказал наказать палками. Улугбека он заставил присутствовать при этой унизительной расправе с его приближенными.
Унижение было жестоким, но Улугбек, стиснув зубы, терпел. Он понимал, что сила сейчас на стороне отца. И он учился у него лицемерию, припомнив старую рабскую поговорку: «Целуй руку, которую ты не можешь отрубить».
Больше всего на свете он страшился сейчас потерять Самарканд, быть сосланным куда-нибудь в маленький, захудалый городишко или, еще того хуже, прозябать в Герате вместе с завистливыми братьями под надзором недоверчивой и злопамятной матери. Тогда конец всем мечтам о славе и подвигах, конец веселым пирам и беседам, конец всей его жизни. Ради этого фн терпел любые унижения и даже неумело заискивал перед отцом, задабривал его подарками, посещал вместе с ним все мечети, ханаки, мазары святых.
Шахрух не решился отстранить сына от правления. Он видел, что в стране наведен хороший порядок, что в Самарканде уважают и любят Улугбека. Сместить его — значило в какой-то мере поколебать свою собственную власть, ведь Шахрух продолжал считать Мавераннахр неотъемлемой частью своих владений. Урок дан хороший, сын не забудет его, — пусть замаливает грехи и ошибки беспрекословным повиновением.
Дав сыну множество строжайших наказов, Шахрух решил возвращаться домой, в Герат. Как и в прошлый раз, Улугбек проводил его за городские ворота, до холма Афросиаб. Там он простился и, насупившись, смотрел, как оседает на дороге пыль, поднятая свитой Шахруха. Потом Улугбек повернул лошадь и окинул взглядом Самарканд. Город снова достался ему, но какой дорогой ценой оскорблений и унижений!