Улугбек
Шрифт:
При такой организации, продуманной до мелочей, армия Тимура оказывалась готова в любой момент и к атаке, и к длительной осаде вражеских крепостей, и к зимовке в чужих разоренных краях. Но зато была она страшно громоздкой: за войсками тянулись обозы, двигались кибитки с женами и детьми воинов. Пыль и гам стояли над дорогами. Скрипели деревянные колеса повозок, ржали кони, в клубах удушливой пыли медленно ползла артиллерия тех времен — камнеметные и стенобитные машины, самострелы и примитивные пушки — родандоз.
Улугбека радовала вся эта шумная суета. С любопытством разглядывая леструю картину похода, слушая рассказы старших, он и сам чувствовал себя отважным воином,
Армия переправилась через Аму-Дарью и разрушила за собой мосты. Таков был приказ Тимура. Аму-Дарья служила естественной границей главной, коренной области империи, которую так и называли: Мавераннахр — «Заречье». На правый берег мог свободно переправляться каждый. А обратно из Мавераннахра людей выпускали только по письменным разрешениям, чтобы не скудело рабочей силой государство и Самарканд — прославленный «Лик Земли».
Население Мавераннахра было в те времена весьма пестрым по своему происхождению и составу. За долгие века здесь перемешалась кровь многих племен и народов: древнейших обитателей этих земель согдийцев и более поздних пришельцев-за-воевателей — арабов, гюрок, монголов. Из этого сплава постепенно рождалась узбекская нация.
Различным было население страны и по своему хозяйственному укладу. Основная масса жителей вела оседлый образ жизни и занималась сельским хозяйством. Но в степях за Сыр-Дарьей обитали и кочевые узбеки, совершавшие частенько опустошительные набеги на обработанные земли и богатые города.
Кочевали со своими стадами по полям Мавераннахра и такие монгольские племена, как джагатаи, все еще чувствовавшие себя завоевателями страны. Тимур не запрещал им этого. Он всячески старался сохранить военные традиции Чингис-хана. Сам он не мог причислить себя к роду чингисидов. Поэтому ему приходилось пускаться на всякие хитрости, чтобы хоть как-нибудь выставить себя законным наследником завоевателей. Жертвуя самолюбием, ему приходилось сажать для видимости на престол подставных ханов-чингисидов, а самому довольствоваться титулом эмира. Кроме того, Тимур взял одну из своих жен из рода чингисидов, получив право называться хотя бы гураганом — ханским зятем. Так же он заставлял делать своих сыновей и внуков.
Тимур делил с воинами все тяготы дальнего похода. Несмотря на старость (ему исполнилось уже шестьдесят три года), он по целым дням не покидал седла, словно стараясь оправдать свое имя [3] . Верхом на лошади Тимур вообще чувствовал себя увереннее, лучше. Раны, полученные в годы воровской молодости, когда с шайкой бандитов грабил он купцов на дорогах и угонял чужие стада, изуродовали его могучее тело. Правая нога у него не сгибалась, он хромал, и враги поспешили отметить это насмешливой кличкой Тимур-ленг («Железный хромец»). Не сгибалась в локте и одна рука, указательный палец на ней омертвел. Левое плечо у него поднималось значительно выше правого. Но когда Тимур сидел на коне, это не так бросалось в глаза.
3
«Тимур» в переводе значит «железный».
Медленно двигалась двухсоттысячная армия по горам и долинам Ирана. Только через несколько месяцев она достигла Султании, где Тимура встретил перепуганный Мираншах.
Расправа была беспощадной.
Приближалась зима. Начинать военные действия оказалось уже поздно. Тимур повел армию зимовать на привольных лугах, раскинувшихся между Курой и Араксом. Слава об этих чудесных пастбищах шла далеко окрест. Их называли Карабах — «Черный сад». Здесь Улугбек встретил начало нового, пятнадцатого века по нашему летосчислению.
Зимой мальчик чаще виделся с дедом. Порой он даже забирался в его шатер во время пиров или военных советов, на которые имели доступ лишь самые приближенные люди. На таких советах рядом с Тимуром обычно сидел Султан Махмуд-хан. Он вел род от самого Чингис-хана и формально считался главой государства, якобы только передоверившим Тимуру заботу о текущих делах. От имени хана чеканилась монета и подписывались указы. Но он был только пешкой в сильных руках Тимура.
Стоило только Повелителю Мира произнести хоть слово громким пронзительным голосом, как все вокруг умолкали и внимательно слушали. Приказания, которые давал Тимур, отличались лаконизмом и ясностью. Ослушаться их не смел никто.
Что бы ни случилось в самом дальнем уголке государства, обо всем немедленно становилось известным Тимуру. Всюду у него были тайные соглядатаи. По всем дорогам бродили «люди сердца» — нищие дервиши — и потом докладывали о виденном и подслушанном. И Улугбек нередко присутствовал при тайных беседах деда с каким-нибудь грязным, оборванным дервишем или никому не известным купцом-лазутчиком.
Особенно любил Улугбек те вечера, когда вокруг костра в шатре деда собирались седобородые «дабирен-и-хес» и «фадилан-и-аср» — историки, поэты, мудрецы. Сам Тимур не умел писать и читать, и они пересказывали ему различные книги. Обладая острым умом и хорошей памятью, Тимур, оставаясь неграмотным, стал все-таки человеком весьма образованным для своего времени и многих удивлял обширными познаниями.
Улугбек тоже набирался знаний в этой необычной «говорящей библиотеке». К тому же его рано стали учить чтению и письму, а остротой памяти он превосходил, пожалуй, даже деда. Подружившись с сыном одного из чтецов, Улугбек встретился с ним потом снова только через .полвека, уже стариком, и сразу узнал товарища детских игр.
Мы, к сожалению, не знаем, чему учился Улугбек в детстве и кто был его воспитателем — атабеком. История сохранила гораздо больше сведений не о нем, а, скажем, о брате его, Ибрагиме, который провел ничем не примечательную жизнь. Можно только предполагать, что, конечно, в эти детские годы воспитание Улугбека вряд ли отличалось от общепринятого в те времена.
Как и все его родичи, он старательно заучивал наставления улемов [4] о «пяти руках ислама»: строго соблюдать учение корана («Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед — пророк его!»), неустанно творить пятикратную молитву — намаз, не забывать о милостыне — закят и о посте — саум в священном месяце рамазане, непременно совершить хоть одно паломничество — хадж — в Мекку. Это был верный путь в райские сады Эдема. А что еще нужно правоверному?
4
Улемы -ученые богословы, толкователи корана.