Улыбка Афродиты
Шрифт:
Солнечный свет рассеивался в глубине, встававшие на его пути скалы отбрасывали тени на дно. Я спустился глубже, чем обычно, – надо мной колыхалось море в двадцать метров толщиной. Когда буду подниматься на поверхность, придется задерживаться на более долгое время. Я начал медленно подниматься, глядя на колыхавшиеся водоросли. У скал были причудливые очертания. Мимо по широкой дуге проскользил еще один скат. Немного впереди передо мной чернела бездна – начало больших глубин. Я даже не давал себе отчет, что забрался так далеко. Здесь было холодно и пусто. На ее краю находилась скала необычно правильной формы, что-то смутно напоминавшая мне.
Я вспомнил о
Постепенно проявились контуры, и предмет принял знакомый вид. Это был военный корабль, поврежденный и изломанный, с очертаниями, скрытыми скалами, среди которых он нашел покой. Его надстройкой завладело море – ракушки и водоросли медленно превращали его в риф. Рассматривая нос корабля, я увидел темную дыру в середине корпуса. Если я отводил взгляд хотя бы на секунду, корабль исчезал из виду – и вновь начинал постепенно проявляться в сумраке, когда я пристально всматривался в донные нагромождения.
Внезапно до меня дошло, что воздуха и времени у меня осталось крайне мало. Я стремительно поплыл к поверхности, и когда вынырнул, Димитри втащил меня в лодку.
Снимая снаряжение, я рассказал ему о находке, от волнения выпалив главное одной фразой:
– Это может быть только «Антуанетта».
Неудивительно, что отец так и не смог обнаружить ее: он искал совсем в другом месте, пока не встретился с Иоганном Колем. До входа в залив оставалось всего несколько сотен метров, и я вполне понимал Каунидиса, не заметившего, что он так близко от острова, когда «Антуанетта» ушла под воду. Погода стояла плохая, и в этой части острова нет никаких огней. Когда он бросился в воду, течение вынесло его мимо мыса в пролив, а потом к южной оконечности Кефалонии.
Тут я вспомнил о яхте, которую видел перед погружением, но, взглянув в ту сторону, не обнаружил ее.
– Она ушла через несколько минут, как ты спустился под воду, – сказал Димитри.
Когда мы вернулись в Киони, уже стемнело. Димитри взял шлюпку и отправился менять баллоны, а я позвонил Каунидису и рассказал о нашей находке.
– И еще мы видели сегодня яхту, которая вскоре ушла, но у меня есть подозрение, что она вернется.
Известие, что «Антуанетта» лежала там все это время, поразило Каунидиса. Когда он снова заговорил, его голос дрожал от волнения.
– Пожалуй, теперь пора известить Мироса Феонаса, – тихо сказал он. – Ваша находка доказывает, что вы были правы. И он должен это знать.
– И что тогда? Если Хассель увидит, что залив кишит полицейскими, он может опять исчезнуть. Давайте лучше доиграем игру до конца. Пусть Хассель явится к нам.
– Но это может быть опасно.
Я признавал, что Каунидис прав; я уже думал об этом, и мы с Димитри обговорили, как нам быть.
– Нас двое, и у нас есть ружье. Дайте нам время до завтра. Если до полудня от нас не будет никаких известий, позвоните Феонасу. Мы отправим сообщение через начальника порта.
В конце концов Каунидис согласился, хотя и с неохотой. К тому времени, когда я добрался до «Ласточки», Димитри уже вернулся, и я помог ему перегрузить баллоны. Через несколько минут мы выбрали швартовы и двинулись обратно в залив Пигания. Уже совсем стемнело, луна окрасила воду в серо-серебристый цвет, горы вокруг чернели на фоне неба.
Димитри вызвался стоять первую вахту. Я оставил его курить на палубе, а сам спустился в каюту. Спать, однако, не хотелось – поворочавшись, я отказался от попыток заснуть. Лежа на спине, я глядел в темноту, а в голове проплывали мысли и лица. Я встал и вынул из сумки фотокарточку, которую нашел среди вещей Коля в отеле «Ионнис». Нечеткие, трудноразличимые лица. Кто они? Сыновья и отцы, чьи-то братья и чьи-то возлюбленные? Все они давно умерли. Вспоминают ли о них родственники? На снимке эти люди такие молодые, что если не обращать внимания на военную форму, то можно принять их за школьников на прогулке, где те, что постарше, их учителя.
Я перевел взгляд на Хасселя, стоявшего с краю и чуть-чуть поодаль, и вспомнил рассказ Ирэн о том, как он и Юлия полюбили друг друга. Я прошел в рубку, отыскал увеличительное стекло и, вернувшись, рассмотрел лица на фотографии, ставшие поразительно четкими. Ирэн говорила, что Хасселю было под тридцать, но выглядел он моложе. На фотографии он слегка улыбался, чуть-чуть меланхолично. Между солдатами были явно товарищеские отношения, они весело улыбались, соприкасаясь плечами, но Хассель, казалось, стоял отдельно от них. Вероятно, когда они фотографировались, он уже познакомился с Юлией и думал о ней. Я заметил железный крест на его мундире и снова вспомнил об ордене, который я нашел в кабинете отца. Неожиданно меня осенила мысль, которой следовало бы прийти ко мне много раньше, и мой пульс учащенно забился.
Когда Димитри зашел за мной, я по-прежнему не спал и лежал, обдумывая свои предположения. Он тоже выглядел подавленным, словно несколько последних часов его преследовали сомнения и вопросы. Заметив на моей койке фотокарточку, он вопросительно взглянул на меня, но я еще не разобрался в своих подозрениях, поэтому ничего ему не сказал. Он отдал мне ружье и пошел в свою каюту, а я сварил себе крепкий кофе и устроился на палубе в надежде, что подует прохладный ветерок, но воздух был совершенно неподвижен. Как ни странно, теперь, когда я встал, минуты, казалось, тянулись ужасающе медленно и, несмотря на кофе, усталость все больше и больше наваливалась на меня. Но я знал, что если позволю себе прилечь хотя бы на минутку, то провалюсь в глубокий сон.
Через двадцать минут я отнес пустую кружку вниз. Из каюты Димитри доносился легкий храп. Усталость свалила его, а я позавидовал, что ему досталась первая вахта. Вернувшись на палубу, я осмотрел спокойный залив. В лунном свете в пятидесяти метрах от нас маячил берег, откуда тропка по лощине вела вверх к мысу. Почувствовав, что не удержусь и засну, если останусь на борту, я пять минут спустя уже греб в шлюпке к берегу.
Днище прошуршало по камням, и я вытащил шлюпку на берег. Подниматься по тропинке в темноте лощины, куда едва заглядывал лунный свет, было трудно, и я нащупывал каждый шаг. Постепенно идти стаю легче, я добрался до вершины и пошел среди призрачно-серых сосен к мысу. Везде было безлюдно и тихо. Я посмотрел сверху на темный силуэт «Ласточки» на фоне залитого лунным светом залива.
Где-то неподалеку сорвался камешек, я обернулся, но никого не увидел. Только согнутая сосна одиноко стояла там, где Димитри разрыл могилу. Сердце бешено колотилось. Я чувствовал, как кто-то невидимый наблюдает за мной из темноты. Затем я уловил движение, и от тени дерева отделилась фигура.
– Мистер Фрэнч, – окликнули меня.
Я сразу узнал этот голос. Человек подошел ближе, чтобы я видел его, обе руки он держал отодвинутыми от туловища, показывая открытые ладони в знак того, что он не вооружен.